Вальдшнепы над тюрьмой. Повесть о Николае Федосееве

На перекрёстке коридоров, у стола старшего надзирателя. стоял в свежей вольной одежде, светлом пиджаке и серых брюках, какой-то арестант. Стоял он спиной к тому коридору, по которому шёл Николай. Заслышав шаги, новичок оглянулся, вскрикнул, шагнул навстречу. Николай узнал его, рванулся было к нему, но сразу замедлил ход и замотал головой.

— На место! — заорал, поднявшись из-за стола, старший надзиратель

Новичок вернулся к столу, но опять оглянулся, и Николай, проходя мимо него, кивнул ему чуть заметно.

Поднявшись по лестнице. Николай прошёл ещё десяток шагов по балкону и только потом обернулся.

Его друга уводили куда-то в конец противоположного отделения. Милый Миша Григорьев! Вот как привелось встретиться. Попал уже по другому делу. Отсидел два месяца в Казани, выслали его в Нижний, там он, конечно, вступил в кружок, и вот опять сцапали.

Николай вернулся в камеру и стал ждать надзирателя, который водил его гулять. Тот пришёл минуты через две.

— Шумит наш старшой, — сказал он, закрыв дверь и открыв окошечко. — Ругается, что я не остановил вас. Это что, ваш друг?

— Да, очень близкий человек. Узнайте, пожалуйста, в какой он камере. Может, вам удастся как-нибудь передать ему записку.

— Ладно, постараюсь, — сказал надзиратель и захлопнул дверное окошко.

Николай зашагал по камере, потирая руки. Значит, есть возможность связаться с другом! Теперь-то этот милый мальчик не отмолчится, расскажет, где Анна и что с ней происходит. Не надо на него обижаться. Вполне понятно, почему не отвечал: боялся чем-то расстроить. Добрый, наивный спаситель. Теперь сам поймёт, что значит не слышать здесь ничего о близких. Миша, Миша! И он угодил, бедняжка, в «Кресты». Лицо свежее, одежда чистая, — значит, сидит недавно, знает волжские новости. Расскажет, действуют ли в Казани марксистские кружки и как поживают народники. В Нижнем, конечно, встречался с Павлом Скворцовым. Чем сейчас занимается этот дотошный марксист? Почему он не прислал своей статьи, опубликованной в «Юридическом вестнике»? Зазнался? Да, с ним может это случиться. Помнится, как снисходительно знакомился он с кружком, не веря в его силы. Это не Мотовилов, который сразу поверил а ребят, даже переоценил их — не все выдержали первое испытание.

15

Трое вышли из кружка сразу после разгрома студенческого выступления. А Вершинина пришлось исключить за «героизм». Отошло потом ещё несколько человек, но их место вскоре заняли студенты. Университет и ветеринарный институт — вот где Николай, уйдя из гимназии, искал новых надёжных людей. Помогал ему Васильев.

Морозным солнечным полднем они случайно встретились на перекрёстке улиц. Васильев, розовый, в тёплом, с меховым воротником, пальто и мягкой хорьковой шапке, с удовольствием стоял на морозе, сдалбливал тростью с тротуара пластики утрамбованного снега и мог бы болтать тут несколько часов, но, заметив, что Николай жмётся в своей гимназической шинели, забеспокоился.

— Вам холодно? — спросил он и, оглядевшись, куда бы зайти, кивнул на портерную, вывеска которой зазывала прохожих изображением кружки с пенным пивом. — Посидим?

— Нет, спасибо.

— А чего вам теперь бояться? Уже не гимназист.

— Да я не боюсь.

— Денег нет?

— Всё вытряхнул. Продал даже часть книг.

— Понимаю. Всё пошло на помощь высланным студентам.

— Ищу уроки.

— Так, значит, дворянская жизнь кончилась? Ничего, не пропадём. Идёмте.

Они пересекли улицу, зашли в старенький кирпичный дом, спустились в подвальный этаж и очутились в сумрачной каменной пещере. Не раздеваясь, сели за столик. В угол, подальше от людей.

Подлетел половой в белой рубахе.

— Вам какого?

— Две бутылки чёрного, — сказал Васильев, сняв хорьковую шапку. — Или вы хотите светлого?

— Мне всё равно, — сказал Николай.

Половой отошёл.

— Ну вот, посидим, потолкуем, — сказал Васильев. — Торопиться нам некуда.

— Надолго закрыли ваш университет?

— Пока мы не успокоимся.

— По-моему, вас уже усмирили. Волна прокатилась и замерла. Везде наведён порядок. В Москве, в Петербурге, в Харькове, в Одессе.

— Нет, мы ещё брыкаемся. Ушли в песок, а всё ещё шуршим.

— Требуете открытия университета? В землячествах собираетесь?

— Да, в землячествах.

— Скажите, меня могут принять?

— А почему бы и нет? В какое хотите?

— Верхне-Волжское.

— Ну и вступайте.

— Но я же не студент.

— Слушайте, вы — Федосеев, а Федосеева студенчество знает.

— Давайте потише. Мы не одни тут.

— Чёрт, забылся.

Половой принёс пиво и кружки. Васильев разлил бутылку, попробовал чёрный портер и крякнул,