Валентайн

Карла наклоняется к его уху, видим, что шевелит губами. Мы никогда не узнаем, что она говорит, но Стрикленд замахивается, хочет ударить её по лицу. Бьет мимо и чуть не падает. Снова замахивается, и Эвелина кричит, чтобы кто-нибудь из мужчин вывел его к черту. Карла стоит рядом со стойкой менеджера, раскрыв рот, как будто за все её семнадцать лет никто не пробовал её ударить.

Как вы думаете, чем это кончится? Правосудием Старого Запада? Мужчины выведут Стрикленда на стоянку и изобьют так, что он носа сюда больше не сунет? Ну, прямо. Ну, вытолкают. Мы знаем, как это бывает: посмеемся, скажем, хорошо, что спьяну кулаком попасть не мог, а Эвелина не будет пускать его недели две – или пока он не извинится перед Карлой.

Никому не нужно устраивать из этого историю, говорит Эвелина. Разжигать страсти. Не дай бог разгорятся, и мужчины полезут за пистолетами, а нам не нужно, чтобы тут лезли за пистолетами. Конечно, мы все с ней согласны. Но когда Эвелина уходит к себе в кабинет и закрывает дверь, мы говорим: как приятно, наверное, Дейлу Стрикленду и таким, как он, жить с сознанием, что всё в итоге сложится для них хорошо.

А Карле, которая никак не научится улыбаться, мы говорим: это хлеб наш и масло. Нам не до этой ерунды. Но между собой обещаем, что она его больше не будет обслуживать, даже придется уступить ей выгодный столик в нашей секции, а Эвелина подсовывает ей чуть больше денег и дает несколько дней отгула, как у неё принято в таких ситуациях.

Когда расходимся по машинам, дождь уже льёт вовсю. Всю ночь громадные полотнища воды метут землю, отмывая запах нефти. Выпало дождя почти три дюйма, и с восходом солнца гроза уходит из города. Дождь перестал, мы вздыхаем с облегчением. Проверяем, целы ли окна, не повалило ли где электрические столбы. Защебетали, запели птицы, мы выходим из дома и смотрим – перед нами голубое небо.

* * *

Сколько нужно времени двум мексиканцам-нефтяникам, чтобы в людный вечер пятницы сесть за стол у Эвелины в ресторане?

Это не шутка. Эвелина подходит с двумя меню, с приветливой улыбкой и оранжевым оттенком в волосах, сияющих, как посадочные огни на аэродроме. Эй, ребята, документы выправили? – спрашивает сидящий у стойки, и Эвелина бросает на него строгий взгляд. Собирайте-ка скорей вещички, продолжает он, и кто-то из нас смеется, кто-то смотрит в потолок, некоторые – в пол, но никто не произносит ни слова.

Наши прадеды поднимали людей с постели огнем и бичом, детей стаскивали с кровати за ноги и заставляли смотреть, как тащат их маму за волосы в поле. Кое-кто из наших отцов и братьев все еще держит под передним сиденьем кнут. Наши прабабушки изображали немощность, да так, что она врастала в сердце. Некоторые из нас и сейчас так делают. Чтобы возразить открыто, требуется храбрость, а мы на такое не замахиваемся.

Грешны мы? Грешны дальше некуда. Если остановиться и подумать хорошенько – а мы этого избегаем, – грехи наши станут ясны и тяжки, как солнце в августе. Ну-ка, сядь в баре да хорошенько огляди всех нас, нераскаянных грешников – мошенников, лгунов и фантазеров, расистов, аферистов, убийц – и знай, что есть еще время каждому из нас спастись, честное слово. Но до тех пор – упаси тебя бог повстречаться с одним из нас на узкой дорожке.

Слушай, Эвелина, – говорит один из завсегдатаев, когда она усадит двух голодных смущенных мужчин за самый дальний от бара столик, – знаешь анекдот? Почему Иисус не родился в западном Техасе? Потому что не нашлось там трех волхвов и девственницы.

* * *

Сегодня ночью факелы над несколькими новыми буровыми площадками затмевают звезды, но Карла-дорогая стоит в пустыне и смотрит, как полная луна равноденствия восходит за градирнями нефтехимического завода. Лицо её обращено к звездам – мать говорила, что прежде их было больше, – потому что, кроме них, не на что особенно смотреть, потому что, когда в небо смотришь, это может значить, что ты жив и еще не умер. Зимой лед и снег с дождем, весной – торнадо, летом – пожары на заводе. Но небо не покажет тебе ни утечку газа, ни протечку химикалий на водоносный горизонт, ни как уберечься от молодого человека, две недели назад вышедшего из тюрьмы и ищущего, на ком бы отыграться.

Рассказывают: после того, как мужчины с ним закончили, на прощание пнув в почку, потому что удобно лежал, Дейл Стрикленд посидел на гравии, а потом поплелся к своему пикапу и уехал. А Карла подумала: пронесло. Люди думают, что на нефтяных участках сплошь змеи и скорпионы, но ни черта – это самое безобидное, что есть в округе. По крайней мере, гремучая змея даст о себе знать, когда подползает.