Валентин Понтифекс

Высокий представитель подал знак, тут же появились слуги и начали убирать остатки ужина; вскоре Хиссуне оказался рядом с Хорнкастом в маленьком флотере с приподнятым носом, который по узкому туннелю довез их до места, откуда можно было идти только пешком: через каждые пятьдесят шагов проход перекрывался бронзовыми дверьми, и каждую из них Хорнкаст открывал, засовывая руку в потайное отверстие. Наконец от прикосновения главного представителя открылась последняя дверь, обозначенная инкрустированной золотом эмблемой Лабиринта с имперской монограммой поверх нее, и они прошли в имперский тронный зал.

Сердце Хиссуне отчаянно колотилось. Сам Понтифекс! Старый безумец Тиверас! В течение всей своей жизни он едва ли верил, что тот вообще существует. Дитя Лабиринта, он всегда воспринимал Понтифекса как некое сверхъестественное, таящееся в подземелье существо, как ставшего отшельником властелина мира; и даже теперь, несмотря на недавнее знакомство с принцами и герцогами, с самим Короналом и его домочадцами, Понтифекс казался Хиссуне чем-то нереальным, непознанным, непостижимо далеким от мира смертных, отгородившимся от него стеной.

Но вот он.

Все именно так, как гласили предания. Сфера из голубого стекла, трубки, шланги, провода и зажимы, разноцветные жидкости, подающиеся по системе жизнеобеспечения, и старый-престарый человек, сидящий необычайно прямо на троне с высокой спинкой на возвышении с тремя невысокими ступеньками.

Глаза Понтифекса открыты. Но видят ли они? Жив ли он вообще?

– Он больше не разговаривает, – сказал Хорнкаст. – Это последняя из случившихся с ним перемен. Но врач Сепултров утверждает, что его разум все еще действует, а тело сохраняет жизнеспособность. Подойдите на шаг-другой, взгляните на него поближе. Видите? Видите? Он дышит. Он моргает. Он жив, определенно жив.

У Хиссуне возникло такое ощущение, будто он столкнулся с осколком прошлого, чудом сохранившимся доисторическим созданием. Это же Тиверас!

Коронал при Понтифексе Оссьере, – сколько поколений прошло с тех пор?

Человек, принадлежащий истории, видевший своими собственными глазами Лорда Кинникена! Он был уже стариком, когда в Замок пришел Лорд Малибор. И вот он все еще здесь: и жив, если только можно назвать жизнью существование, которое он влачит.

Хорнкаст сказал:

– Вы можете поприветствовать его.

Хиссуне знал, как принято поступать: с Понтифексом не следовало говорить непосредственно, нужно было обращаться к главному представителю, а тот уже передавал слова монарху. Но все получилось иначе.

Он сказал:

– Покорнейше прошу передать его величеству приветствие от его подданного Хиссуне, сына Эльсиномы, с выражениями уважения и почтения.

Понтифекс не ответил. Понтифекс вообще ничем не показал, что что-то услышал.

– Когда-то, – пояснил Хорнкаст, – в ответ на то, что ему говорили, он издавал звуки, которые я научился толковать. Но он больше не разговаривает. Уже несколько месяцев. Однако мы все равно продолжаем с ним говорить.

– Тогда скажите Понтифексу, что весь мир любит его, и его имя постоянно звучит в наших молитвах.

Тишина. Понтифекс оставался недвижен.

– Еще передайте ему, – продолжал Хиссуне, – что в мире все идет своим чередом, трудности приходят и уходят, а величие Маджипура несокрушимо.

Тишина. По-прежнему никакого ответа.

– Вы закончили? – спросил Хорнкаст.

Хиссуне посмотрел через комнату на загадочную фигуру в стеклянной клетке. Он страстно желал, чтобы Тиверас поднял руку в благословении, чтобы он произнес пророческие слова. Но он знал, что этого не произойдет.

– Да, – сказал он. – Я закончил.

– Тогда пойдемте.

Главный представитель вывел Хиссуне из тронного зала. Уже за дверьми Хиссуне обнаружил, что его одежда промокла от пота, а колени трясутся.

Тиверас! Даже если доживу до его возраста, подумал Хиссуне, я все равно никогда не забуду это лицо, эти глаза, эту сферу из голубого стекла.

Хорнкаст сказал:

– Его молчание – новая стадия болезни. Сепултров уверяет, что в нем еще достаточно сил. Может, оно и так. Но, возможно, что это – начало конца.

Ведь должен же быть какой-то предел, даже со всей этой техникой.

– Думаете, это произойдет уже скоро?

– Молю Дивин, чтобы так оно и было, но ничего определенного сказать не могу. Решение находится в руках Лорда Валентина – или в руках его преемника, если Валентина уже нет в живых.

– Если Лорда Валентина нет в живых, – сказал Хиссуне, – тогда новый Коронал может немедленно стать Понтифексом. Если он только не решит по-прежнему поддерживать жизнь Тивераса.

– Вы правы. А если Лорд Валентин погиб, кто, на ваш взгляд, станет новым Короналом?

Взгляд Хорнкаста был пронзителен и беспощаден. Хиссуне ощутил, как обжигает его огонь этого взгляда, как вся его достигнутая с таким трудом проницательность, осознание того, кем он был и кем собирался стать, испаряются, и он становится уязвимым и сбитым с толку. Внезапно он с головокружительной отчетливостью представил, как в одно прекрасное утро возносится к вершинам власти, становится Короналом, к полудню приказывает отключить все эти трубки и аппараты, а к вечеру превращается в Понтифекса.