Валентин Серов

Левитану понравились домоткановские пейзажи, он был очарован семейством Дервизов, их радушием, гостеприимством.

Он уехал с твердым намерением купить себе имение в этих краях. Сколько чудесных полотен предстояло написать ему здесь! Нелепая смерть оборвала все планы… Он умер в июле того же года. Друзья и ученики проводили из дома в Трехсвятительском переулке, где жил Левитан, на Дорогомиловское кладбище гроб, усыпанный сиренью и флоксами…

А через несколько дней после похорон Серов написал портрет Левитана в шубе и шапке; таким запомнился ему Левитан в тот вечер в Домотканове. Серов спешил, старался не утратить теплившихся в памяти черточек живого человека. Но работать без натуры было трудно. Он пробовал писать лицо с фотографий, просил позировать брата Левитана Авеля. Но все же казалось, что Левитан непохож.

5. Автопортрет. Начало 1880-х гг. Собрание Н. А. Соколова

6. Выезд Екатерины II на соколиную охоту. Темпера. 1900–1902

— Шуба и шапка его, а лицо не его, — говорил Серов.

А когда ученики Левитана открыли в училище выставку памяти своего учителя, Серов дал туда этот портрет.

Передал он ученикам еще какую-то свою картину, сказав:

— Надоела, знаете ли, все висит на стене, продадите для фонда.

Ему тоскливо было смотреть на этих осиротевших без Левитана юношей и хотелось чем-то помочь им.

Вскоре после смерти Левитана «Мир искусства» решил организовать посмертную выставку его картин и издать сборник воспоминаний о художнике.

Дягилев считал, что у «Мира искусства» есть для этого особые права и даже обязанности.

«И для вас и для меня, — писал он Остроухову, — и для многих близких Левитану людей очевидно, что все последнее время наиболее близок он был именно к нам, и если нынче он еще не вышел из „передвижников“, то это простой случай… Счеты с Обществом у него были покончены. Кому же, как не нам, озаботиться о нем и о его произведениях».

Письма Серова свидетельствуют о том, что и он был привлечен к организации выставки. В одном из писем к Дягилеву он сообщает, что ведет переговоры с владельцами картин Левитана: Мекком, С. Т. Морозовым, Трояновским, и те согласны дать картины на выставку «с тем условием, чтобы 20 % входной платы причиталось сестре Исаака Ильича, которой он помогал всю жизнь, она в большой нужде».

И в том же письме: «Чехов обещал — подтвердил свое обещание написать о Левитане».

Незадолго до того Дягилев обратился к Чехову с просьбой написать для специального номера «Мира искусства», посвященного памяти Левитана, воспоминания о художнике. Но Чехов медлил. Он болел, и, кроме того, ему не был свойствен мемуарный жанр. Он хотел написать нечто художественное, очерки, что ли… Он даже придумал название первой главы — «Тяга на вальдшнепов». Он писал Дягилеву: «Вы хотите, чтобы я сказал несколько слов о Левитане, но мне хочется сказать не несколько слов, а много. Я не тороплюсь, потому что про Левитана написать никогда не поздно. Теперь же я нездоров, сижу с компрессом, недавно было кровохарканье».

Вести переговоры с Чеховым было поручено Серову. Они познакомились в ноябре 1900 года, когда Чехов приехал в Москву.

Серов сразу же почувствовал что-то родственное в этом человеке. И это родственное действительно было не только в творчестве, но и в характере. Оба были немногословны, оба хорошо чувствовали юмор, люто ненавидели пошлость, всегда стремились к предельной простоте, были аккуратны, подтянуты, корректны.

Слово не было стихией Серова. Но в его письмах то и дело попадаются совершенно чеховские обороты, причем характерные не для рассказов, а именно для писем Чехова.

Оба давно заочно симпатизировали друг другу, и то, что они познакомились так поздно, — дело случая.

Еще в период создания Частной оперы Чехов живо интересовался этим предприятием. В то же время, когда декорации писали Серов и Врубель, в театре работали близкие Чехову люди: его брат Николай Чехов и Левитан. Чехов любил приходить вечерами в мастерскую, смотреть, как они пишут. Взобравшись на печь, он обсуждал с художниками декорации. Потом пили чай с колбасой, смеялись над Костей Коровиным, который работал в отдельном помещении, боясь, как бы Левитан не похитил какой-нибудь его находки.

В такие вечера Чехов, превратившись в Антошу Чехонте, замечательно импровизировал смешные сценки, доводя слушателей до безумного хохота.

Познакомившись с Чеховым, Серов сразу же решил, что он должен написать его портрет. Чехов обещал позировать.

Но с портретом так же не клеилось, как и с воспоминаниями о Левитане.

Чехов все болел и болел. Его замучили визиты, которые наносили ему, которые вынужден был наносить он.

После нескольких записок, полученных от Серова, он пишет ему (15 ноября 1900 года):