Написано это письмо по такому поводу: в 1893 году Поленов от имени Московского Общества любителей художеств предложил Репину продать портрет, писанный им с П. М. Третьякова. Репин отвечает ему: «Ты знаешь, что портрет Павла Михайловича у меня не особенно удачен. И для такого человека и в такое место желательно было бы что-нибудь получше. Уговори-ка ты их заказать портрет Антону, и возьмет дешевле и сделает художественную вещь».
Вот подход! — Сделает лучше, а возьмет дешевле!
Портрет был заказан Серову, но почему-то не Обществом, а самим Третьяковым.
И с этим портретом тоже произошла неприятная история. Придя к Третьякову на первый сеанс, Серов попросил его дать ему авансом триста рублей. Третьяков авансов не давал.
— Напишите — тогда получите сразу все, — сказал он Серову, больше повинуясь привычке, чем намерению, ибо тотчас же повернулся и молча пошел в контору за деньгами.
Когда он возвратился, Серова в комнате уже не было.
Известен еще один денежный конфликт Серова, на этот раз с царским заказом.
Он остается верен себе — он вступает в конфликт именно там, где другие не осмеливаются[41]. Сохранившееся письмо Серова начальнику канцелярии министерства двора Мосолову очень характерный в этом отношении документ.
«Милостивый государь Александр Александрович!
Должен Вам заявить, что вчерашняя беседа Ваша со мной произвела на меня в высшей степени тяжелое впечатление благодаря замечанию Вашему, что я, пользуясь случаем, когда со мной не сговорились предварительно о цене, — назначаю государю слишком высокую плату.
Не знаю, имеете ли Вы право бросать мне в лицо подобное обвинение.
Почему я назначаю столь высокую (по Вашему мнению) цену — на то у меня есть свои соображения — хотя бы и то, весьма простое, что до сих пор они (цены) были низки (по моему мнению) и гораздо ниже цен иностранных художников, работавших двору, каковы Беккер и Фламенг.
Во что мои работы обходятся мне самому, я не ставлю в счет министерству, каковы, например: переезды из Москвы и жизнь в Петербурге, поездка в Копенгаген, когда писал портрет покойного государя Александра III, не ставлю в счет и повторение сего портрета акварелью взамен эскиза, впрочем, это была простая любезность (стоившая мне более месяца работы).
Не желал бы я упоминать обо всем этом — Ваше замечание вынуждает меня на то. Во всяком случае, сколько бы я ни спросил — сколько бы мне ни заплатили — не считаю Вас вправе делать мне вышеуказанное замечание и покорнейше просил бы Вас взять его обратно.
Вот так-то! Академик Серов!
Он употреблял этот свой «титул» только в двух случаях: если нужно было осадить какого-нибудь высокопоставленного хама или иронически.
И все же, несмотря на все неприятности с заказными портретами, несмотря на то, что работать над ними было подчас очень тяжело, их приходилось писать год от года все больше и больше. И даже тогда, когда люди, портреты которых он писал, были неприятны ему, Серов никогда не относился безразлично к своей работе. Он утверждал, что «любое человеческое лицо так сложно и своеобразно, что в нем всегда можно найти черты, достойные художественного воспроизведения, — иногда положительные, иногда отрицательные. Я, по крайней мере, — говорил он, — внимательно вглядываясь в человека, каждый раз увлекаюсь, пожалуй, даже вдохновляюсь, но не самим лицом, которое часто бывает пошлым, а той характеристикой, которую из него можно сделать на холсте».