Валентин Серов

«Что же… – писал Дягилев, – тут М. П. Боткину и карты в руки. Он сам знаменитый коллекционер и знает, как нужно приобретать „за 500 рублей“ вещи, стоящие „семь-восемь тысяч“. История составления его замечательного собрания есть поучительный пример того, как, не „расточая денег“, следует приобретать „при случае“ бесценные вещи».

Помимо этой заметки, и Щербов, оскорбленный, видимо, тем, что приобретение его карикатуры Боткин посчитал за «род взятки», сделал карикатуру на Боткина, которая, по словам того же Дягилева, была «воистину достойной стен Третьяковской галереи».

В результате всех этих событий Боткин был поднят на смех и сам всячески старался замять инцидент.

Новый скандал разгорелся примерно через год и опять связан с фамилией Боткиных. На сей раз это был художник-модернист Федор Владимирович Боткин, чью картину купили для галереи. Опять начались нападки, исходившие от Цветкова. Серов решил, что Совет должен выступить в печати с объяснением своей политики. Для этого необходимо было согласие попечителя галереи. Этот пост по штату принадлежал городскому голове князю Голицыну.

Серов пошел объясняться.

Он пишет Остроухову: «У князя был, имел довольно продолжительную беседу. Во-первых, он всецело присоединяется к особому мнению Цветкова относительно покупки Боткина и карикатуры, опасается заявления в думу по этому поводу. Отвечать на статью „Новостей дня“ не считает нужным и возможным от лица Совета. На всевозможные нападки газет дума никогда не отвечает и, вероятно, с неудовольствием отнеслась бы к подобному полемизированию. Кроме того, оно невозможно ввиду разногласия в самом Совете. Разумеется, каждый член в отдельности может отвечать. Относительно вообще принципов при покупке картин – сказал ему, что не схожусь с ним, князем, то есть покупать по вкусу публики. Что вкусы вообще разные, что Лебедева по настоянию Цветкова покупать не могу, как, вероятно, не может покупать Цветков Боткина. Что тут судить могут действительно только гласные и если заявление появится в думе – вероятно, все мы уйдем.

Что портрет князя Черкасова художественного интереса иметь не может и т. д. и т. д.»

Еще один инцидент был улажен, но прошел год – и новый, теперь уже настоящий удар! Окончился трехлетний срок пребывания в Совете Остроухова, и многочисленные жалобы Цветкова возымели все-таки действие. На место Остроухова дума избрала ничего не смыслящего в живописи гласного Вишнякова.

Приехав из Архангельского, где он писал портреты Юсуповых, на заседание Совета, Серов «имел удовольствие познакомиться с г-ном Вишняковым, ученик Киселева А. А. Он просил меня любить его да жаловать!?! Надеется сойтись со мной во вкусах – вообще заискивает, развеселый и разбитной шустрый старикашка».

Однако, несмотря на подобные заверения, Серов предвидел, что борьба теперь будет куда более тяжелой. Помимо этого, он был до глубины души оскорблен за Остроухова. «Неужели г-дам гласным неизвестна твоя заботливость (истинная) по отношению к галерее? – пишет он. – Что ж это, интрига? Или же покупки наши крайнего направления (по их мнению, исключительно твои)? Да, чувствую – для тебя это горе».

Сгоряча Серов даже хотел демонстративно выйти из состава Совета, высказав этим протест против исключения Остроухова, и вообще он считал, что выйти все равно придется, потому что при таком соотношении голосов, какое получалось теперь, да при поддержке Цветкова думой и Голицыным вряд ли удастся принести пользу галерее. «Очевидно, г. Вишняков будет действовать по вкусу Ивана Евмениевича – быть же в положении, в коем сей последний находился все время своего пребывания в Совете, – считаю невозможным, а в таком положении мы с Александрой Павловной очутимся при первой же покупке».

Серов всегда был сторонником бескомпромиссности и самых решительных мер, которые он считал и самыми практически полезными. «Вопрос лишь в том, – пишет он Боткиной, – выйти ли сейчас со скандалом, так сказать (быть может, в интересах будущего самой галереи – скандалы иногда бывают нужны), или же, ознакомившись с г-м Вишняковым, пробовать мужественно бороться и обучать Цветкова и Вишнякова исподволь так называемому декадентству, и уж после неуспешных стараний все-таки выйти. В настоящее время, признаюсь, я скорее за демонстративный выход».

Он был очень огорчен. «За последнее время все рушится одно за другим – очень, очень невесело, наступила пора прозаическая. Я никогда не отличался так называемой жизнерадостностью – теперь же просто одно уныние и лень». Опять поднялся шум в газетах. Еще раньше всех этих писем Серова «Новое время» со злорадством объявило о выходе Серова и Боткиной из Совета. Но теперь газетный шум пошел, пожалуй, на пользу. Видимо, думцы поняли, что зашли слишком далеко, и ударили отбой: уход Серова и дочери Третьякова вряд ли поднял бы их престиж. Серов между тем действовал решительно и агрессивно. Пришлось драться за двоих.