Валентина

– Я слышала, что было сражение, – сказала Яна, она с тревогой смотрела на хозяйку.

– Да, теперь уже два сражения. И были большие потери.

– А полковник, мадам?… – осмелилась задать она вопрос.

– Нет возможности узнать это, – медленно произнесла Валентина. – И пока я сижу здесь, я никогда этого не узнаю. Я решила, Яна. Я не могу больше здесь оставаться и возвращаюсь в Варшаву.

Седьмого сентября рано утром началась Бородинская битва, которая должна была определить судьбу Москвы. Началась она артиллерийским обстрелом из шестисот французских пушек. За последнее время погода испортилась, дожди превратили дороги в черное месиво, и несчастные голодные лошади скользили и спотыкались, повозки без конца застревали в чавкающей грязи. Последнюю часть пути пушки пришлось буквально тащить на себе измученным солдатам, боевой дух упал, люди часто срывались и раздражались, даже маршалы.

Даву и Мюрат без конца ссорились, они никогда особенно друг друга не любили, и различие в характерах между суровым храбрым солдатом и безрассудно-заносчивым королем-гасконцем являлось причиной их по-детски бессмысленных и злобных стычек. Император был мрачен и страдал от бессонницы. В то сентябрьское утро он был немного простужен, его немного знобило.

Местность была болотистой с небольшими кочками, слева виднелась поблескивающая лента Москвы-реки. Бородино, расположившееся неподалеку, было обычной деревней; русские силы оценивались в двадцать тысяч, причем у них было больше пушек и более крупного калибра, чем у французов. Они окопались в редутах справа от дороги, ведущей на Москву, позиции их защищались небольшими перелесками, невысокими холмами и коварными болотами.

В течение нескольких часов: артиллерия обеих армий обстреливала позиции друг друга, грохот стоял невыносимый, и во французских окопах осталось не так уж много человек, получавших удовольствие от этой увертюры к спектаклю, в котором им вскоре предстояло сыграть главные роли. Ни в одной из стран, где приходилось воевать французам, их путь не был столь тяжелым. Когда майор Макдональд сравнивал Россию с Испанией, он был введен в заблуждение изнуряющей жарой; тогда еще не было ни бесконечных дождей, ни мух, ни болезней, тогда еще хватало питьевой воды, а люди и лошади не погибали тысячами. На пути французской армии не было ни еды, ни крова – русские крестьяне уходили или уводились своей собственной армией, деревни поджигались, и всюду небо было черным от дыма горящих домов и полей. Не было животных; тех, кого не успели увести, убивали и бросали гнить на дорогах, часто трупы сбрасывали в реки, и отравленная вода тоже становилась смертельным оружием. А по ночам, когда люди были измотаны и голодны, на них совершали молниеносные налеты казаки, так что вконец измученные французы были фактически лишены сна. Отставших или отбившихся солдат находили с перерезанным горлом, часовые выходили на дежурство по двое или по трое, опасаясь кинжальных набегов русских отрядов, которые наносили удары и тут же скрывались, прежде чем французы успевали открыть огонь.

Не было ни одного серьезного, хорошо подготовленного сражения, в которых так преуспели французы, у них не было возможности излить свое раздражение и злость на постоянно отступающего противника, и отсутствие настоящих боевых действий сказывалось на дисциплине. Из полумиллиона человек, переправившихся через Неман в тот жаркий день два месяца назад, лишь сто восемьдесят тысяч сейчас были в состоянии воевать.

Остальные умерли от болезней, были убиты партизанами или же погибли под Смоленском. Там русские войска опять отступили с огромными потерями после кровавой схватки, прежде чем Наполеон смог нанести им сокрушительный удар.

Тысячи солдат дезертировали, но их вылавливали и убивали русские.

Но все же в сердце французской армии сохранились отборные войска. Император держал их в резерве во время сражения под Смоленском.

На рассвете с русских позиций раздались звуки сигнальных труб, возвещавших о начале, наступления со стороны французов, и первые шеренги французских войск двинулись по неровному полю к небольшим редутам, основные же силы сосредоточились против наиболее укрепленного редута в центре поля. В день боя над полем бушевал сильнейший ветер.

Де Шавель в то утро вывел свои войска против главного укрепления, его штурмом руководил маршал Ней, один из лучших офицеров, под началом которых приходилось служить Де Щавелю. Это был человек с трудным и вспыльчивым характером. Сын бочара из Эльзаса, чья крепкая коренастая фигура и квадратное лицо с грубыми чертами выдавали крестьянское происхождение, по характеру был человеком действия, тевтонское начало которого странным образом сочеталось с французским темпераментом. Он с радостью выполнял любое приказание, каким бы сложным оно ни было, в бою был смел до безрассудства, за ним солдаты шли в огонь и в воду. Но переживая по поводу своего происхождения, он всюду подозревал неуважение или насмешку, а также не отличался особым политическим чутьем.