Валентина Чудакова

Дед и имя будущему фронтовичку придумал: Мирон. Я возразила:

— Несовременно. Теперь так не называют. Дед хитро улыбнулся в дремучую бороду:

— Самое что ни на есть теперешнее звание. Сообразите-ка: Мир — он! Я так кумекаю, что последнюю войну мы ломаем, не будут больше люди воевать. Так пусть он и зовется по-мирному...

Ну и дед! Не дед, а кладезь житейской мудрости. Варе имя понравилось, Евгению Петровичу тоже. Мирон так Мирон. Лишь бы рос здоровым да не знал того, что выпало на долю нашему поколению.

Иногда Варя пугает меня рассказами о своем чалдонском доме. Я с содроганием слушаю повесть о Вариной горькой жизни, и мне мое собственное детство, бедное родительской лаской, кажется счастливым сном...

...Варина бабка понесла в девках от беглого каторжника, и за это- ее старообрядческая религиозная секта приговорила к очищению огнем. Совсем еще молодую женщину сожгли на дальней заимке «сестры и братья во христе». А Варину мать, слабенькую, покорную, на редкость красивую, пятнадцати лет от роду отдали в жены человеку немолодому и страшному. Варина мать утопилась, когда Варе исполнилось пять лет... Сколько Варя помнит себя, она в отцовском' доме всегда была голодна и всегда бита. Чем попало бил богомольный отец, с наслаждением таскала за волосы отцова сожительница «святая пророчица» Евпраксеюшка. На общинных радениях Варе дарили тычки и подзатыльники ее «братья и сестры во христе», и каждую неделю пьяный отец порол сыромятной плетью — укрощал Варенькину безгрешную плоть... От домашнего ада Варя освободилась только в девятнадцать лет. Пьяный «в дугу» тятенька приревновал свою сожительницу к гундосому «брату» Афанасию, да обоих и убил. Заколотила Варя крест-накрест узкие окна страшного родительского дома и подалась в чужие люди: нянчила детей, мыла, стирала, готовила. Потом перебралась в областной город, на меховую фабрику устроилась и зажила в девичьем общежитии безбедно и счастливо.

В этом городе и любовь свою встретила.

Частенько к нам заглядывает замкомбата по политчасти — капитан Степнов,

Этот грузный, начинающий седеть человек обладает редкостным даром вызывать в людях хорошее настроение. Где капитан Степнов — там и весело. Он нисколько не похож на сурового замкнутого комбата, но они отлично ладят между собою и как бы дополняют друг друга.

Капитан Степнов никогда не повышает голоса, не читает нудные рацеи, но его насмешливые замечания запоминаются надолго. Так, старшему лейтенанту Ухватову он при встрече, как бы между прочим, говорит:

— Опять лизнул горяченького? Доволен? Капитанскую звездочку обмываешь?

И нам ясно, что в ближайшем будущем Ухватову на капитанские погоны рассчитывать не приходится. Меня замкомбата как-то спросил:

Слушай, почему ты своим подчиненным портянки не постираешь? Или хотя бы носовые платки? Не смотри на меня так, я в своем уме. Говорю вполне серьезно. Ведь ты их опекаешь, как малышей в детском саду. А где ж твои сержанты? Один дед Бахвалов чувствует себя хозяином в отделении, а остальные шагу самостоятельно не сделают.

Неужели так? Да что вы.. — пролепетала я упавшим голосом.

Да, к сожалению так. Контролируй, но не подменяй. Не подрывай авторитет младших комадиров. Дай им больше самостоятельности. Ведь в бою ты не сможешь быть сразу рядом с каждым из них. Так-то, младший лейтенант.

Вот тебе раз, а я-то хотела как лучше. По десять раз в день проверяю...

— Какие у тебя отношения со стариком Бахваловым? У меня чуть было не сорвалась с языка жалоба на старого упрямца.

— Ладим, скрепя сердце, — буркнула я,

А дед-то тебя хвалит. Как-то спрашиваю его: «Ну как новый командир?» А он отвечает: «Командир как командир,— по мне что ни поп — то батька!»

А что ни попадья — то матка!—машинально вырвалось у меня. — Ничего себе похвала!

И это уже неплохо. Ведь на первых порах он бежать от тебя хотел. Четыре рапорта мне написал. — Капитан засмеялся.

Ах ты хрен бородатый! Значит, не только языком, но и тихой сапой действовал! Мне вдруг тоже стало весело.

В тот же вечер я отчитала Непочатова. Он позвонил мне по телефону и спросил:

Можно освободить на три-четыре дня от нарядов Пыркова? У него пятка нарывает.

Василий Иванович, хозяин вы у себя или нет? — сердито спросила я. — Такого пустяка самостоятельно решить не можете. — И положила трубку.

Вскоре после разговора с капитаном Степновым была назначена разведка боем. Пойдет наш сосед справа: рота старшего лейтенанта Павловецкого, при поддержке пулеметного взвода Федора Хрулева. Стали готовиться. Дополнительно в распоряжение Федора Хрулева я должна была выделить один пулемет с прислугой. Я откровенно позавидовала своему коллеге: идет на настоящее дело! Когда нас всех троих Ухватов собрал на совещание, я обратилась к Федору:

— Может быть, уступишь по дружески мне такую честь? А?

Федор засмеялся, озорно мне подмигнул и подкрутил воображаемый ус. Я не обиделась: и с ним, и с лейтенантом Аносовым подружилась сразу. Оба они славные парни, да и ссориться нам не из-за чего и некогда — видимся редко, от совещания к совещанию.