Бенедикт свернул письмо и положил его на столик – там, где лежали пистолеты, которых почти коснулась Катрин, впрочем, их не заметив. Он разрядил пистолеты, засунул их за пояс, нагнулся над Валентиной, с восторгом поглядел на нее, запечатлел на ее губах свой первый и последний поцелуй, потом бросился к окну и, с отвагой человека, которому уже нечего терять, спрыгнул вниз, не думая об опасности для жизни. Он рисковал свалиться с высоты тридцати футов или получить пулю, так как его могли принять за вора, но до того ли ему было! Он боялся одного – скомпрометировать Валентину, и поэтому старался действовать бесшумно и никого не разбудить. Отчаяние придало ему сверхъестественную силу; тот, кто при свете дня хладнокровно измерил бы расстояние между первым и вторым этажом замка Рембо, увидел его голые стены, без единой точки опоры, тот счел бы поступок Бенедикта безрассудным.
Однако Бенедикт очутился на земле, никого не разбудив, и, перескочив через ограду, скрылся в полях.
Первые отблески утра забрезжили на горизонте, предвещая скорый рассвет.
24
Валентина, истомленная тревожным сном больше, чем истомила бы ее бессонница, проснулась поздно. Солнце, уже высоко стоявшее в небе, припекало довольно сильно, мириады насекомых жужжали, согреваемые его лучами. Вся еще вялая, оцепеневшая, не до конца пробудившаяся, Валентина даже не пыталась собраться с мыслями; она рассеянно вслушивалась в многочисленные звуки, идущие с полей и носящиеся в воздухе. Она не страдала больше, так как забыла все и ничего еще не знала.
Приподнявшись, чтобы взять стакан воды, стоявший на столике, она обнаружила письмо Бенедикта, нерешительно повертела его в пальцах, не отдавая себе отчета в своих действиях. Наконец, всмотревшись в письмо, она узнала почерк, вздрогнула и судорожно развернула листок. Завеса пала: она увидела свою жизнь во всей ее неприкрытой наготе.
На душераздирающий крик прибежала Катрин, лицо ее было искажено ужасом, и Валентина сразу все поняла.
– Скажи, – вскричала она, – где Бенедикт? И что с ним сталось?
Видя смятение и растерянность кормилицы, Валентина проговорила, сложив руки:
– О боже мой!.. Значит, это правда, значит, все кончено!
– Увы, барышня, но вы-то откуда знаете? – сказала Катрин, присаживаясь на край постели. – Ведь сюда никто не мог войти. Ключ-то ведь у меня в кармане. Может, вы что услышали? Но мадемуазель Божон говорила шепотом, боялась вас разбудить… Я-то знала, что эта весть принесет вам боль.
– Ах, разве во мне дело! – нетерпеливо воскликнула Валентина, порывисто поднявшись в постели. – Скажи, что с Бенедиктом?
Испуганная горячностью Валентины, кормилица потупила взгляд, не решаясь заговорить.
– Он умер, я знаю, он умер, – твердила Валентина, побледнев и без сил падая на подушку. – Давно ли это случилось?
– Увы, никто ничего не видел, – ответила кормилица. – Несчастного юношу нашли нынче рано утром на лугу. Он лежал во рву, весь залитый кровью. Батраки из Круа-Бле пошли на заре на пастбище за быками, нашли его и тут же перенесли к нему домой. Он раздробил себе череп пулей и все еще держал пистолет в руке. Тут же понаехало начальство. Ах, боже ты мой, горе-то какое! Какая беда толкнула его на такой отчаянный шаг? Не похоже, чтобы из-за бедности – господин Лери любил его как родного сына. А что скажет госпожа Лери? Вот будет горевать!
Валентина больше не слушала Катрин – она упала на подушки, холодная и застывшая. Напрасно Катрин пыталась привести ее в чувство криками и поцелуями. Валентина была, как мертвая. Стараясь разжать ее руки, добрая женщина обнаружила в ее пальцах смятое письмо. Читать она не умела, но душой почуяла, что любимому ее дитяте грозит опасность, и, прежде чем позвать на помощь, вынула записку из судорожно сжатых пальцев и спрятала ее в надежное место.
Вскоре спальня Валентины наполнилась людьми, но все усилия привести ее в чувство оказались напрасными. Срочно вызванный врач нашел у нее воспаление мозга. Ему удалось пустить больной кровь, вызвать нормальное кровообращение, однако безжизненное состояние вскоре сменилось конвульсиями, и в течение недели Валентина находилась на грани смерти.