Валерий Брюсов. Будь мрамором

Как же удалось собрать под одной крышей — обложкой — столь пеструю компанию? Случевский симпатизировал символистам, а его положение на русском Парнасе после выхода в 1898 году шеститомного собрания сочинений стало непоколебимым. Фофанов, относившийся к символистам насмешливо, а во хмелю не стеснявшийся резких выражений в их адрес, в 1900 году выпустил том стихов «Иллюзии», открывавшийся призывом «Ищите новые пути!..», но его звезда начала закатываться. Брюсов и Поляков, навестившие поэта в начале ноября 1900 года, застали его трезвым, грустным и без денег. «По поводу платы за стихи осведомился: не благотворительный ли альманах. Узнав, что нет, охотно отдал, не спрашивая, что и кто. Цену назначил 50 коп. (за строку. — В. М.), но мы ему дали больше», — записал Брюсов в дневнике.

Бунин, подписавший 31 августа 1900 года со «Скорпионом» договор на издание сборника стихов «Листопад» (вышел в конце января 1901 года), переживал медовый месяц отношений с символистами, которые омрачились отсутствием его имени в анонсах альманаха. Некоторая напряженность между ним и «скорпионами» возникла из-за отношения к стихам Бунина, чего Иван Алексеевич не прощал. В инскрипте на «Tertia vigilia», датированном декабрем 1900 года, Брюсов приносил Бунину «благодарность, как поэту, за его стихи, за его осень, и утро, и море» (собрание Государственной публичной исторической библиотеки), однако в то же самое время в дневнике резко высказался о его поэзии^{26}. «За что, Валерий Яковлевич? Почему я исключен из „Северных цветов“? — вопрошал Бунин 5 февраля. — Что-то произошло между мной и вами или, вернее, между вами и мной. Прекрасно — это ваше дело — относиться ко мне так или иначе. Но неужели между нами ничего не осталось как между художниками? Я, вникнув в вашу книгу („Третья стража“. — В. М.), за последнее время отношусь к вам как к поэту с еще большим уважением, чем прежде; вы знаете также, что ко всем вам я питаю очень большое расположение как к товарищам, к немногим товарищам дорогим мне по настроениям и единомыслию во многом». Недоразумение быстро разрешилось: деловитый Брюсов напомнил обидчивому Бунину, что его приглашали, а он ничего не ответил, и сообщил, что место в альманахе еще есть. Тот не стал важничать и послал рассказ «Поздней ночью»^{27}. Бунин не зря запрещал печатать свои письма — они опровергали те легенды, которые он слагал о себе и других, исключая возможность того, что их автор когда-то мог проситься в декадентский альманах.

Окончательный разрыв произошел осенью 1901 года: «Скорпион» не взял ничего из предложенных Буниным книг, включая сборник стихов, а Брюсов резко сказал, «что все его писания ни на что не нужны, главное скучны» (сентябрь 1901), занеся эти слова в дневник. Это окончательно толкнуло Бунина в лагерь реалистов-«знаньевцев», причем личные мотивы только усилили литературные разногласия. Брюсов несколько раз хлестко писал о бывшем приятеле, особенно в рецензии на «Новые стихотворения» (1902), предлагавшиеся «Скорпиону». В 1910 году формальные отношения были восстановлены, но обида осталась. Бунин не простил отсутствия Брюсова на праздновании 25-летия своей литературной деятельности 28 октября 1912 года, что не компенсировалось ни избранием юбиляра в почетные члены Литературно-художественного кружка, ни оглашением официального приветствия, написанного Брюсовым как председателем дирекции Кружка, ни его личной телеграммой, хотя в обоих текстах подчеркивался поэтический дар чествуемого^{28}.

Через две недели после юбилея Бунин сообщил Н. А. Котляревскому мнение московских академиков (П. Д. Боборыкина, А. Н. Веселовского и свое) о кандидатах на три вакантных места по Разряду изящной словесности Академии наук: единогласно поддержаны Мережковский, Андреев и Куприн (запасной вариант — Вересаев). Иван Алексеевич также предложил драматурга и театрального деятеля князя А. И. Сумбатова (Южина) и решительно высказался против Брюсова: «Несмотря на его работоспособность, против него выдвигают то возражение, что он „глава“ так называемых модернистов, многим вредивших русской литературе. Избрание Брюсова было бы официальным признанием этого течения»^{29}. Бунин как будто забыл, что дверь в Академию ему приоткрыли именно модернисты, издавшие «Листопад», который Академия позже увенчала Пушкинской премией. Окончательным расчетом с декадентами должна была стать лекция или статья о Брюсове, над которой он работал в 1915–1916 годах^{30}. Это выступление не состоялось, но его мотивы видны в высказываниях Бунина периода эмиграции, где личная и литературная вражда дополнилась политической.