Разумеется, даже после слов известного композитора школа не могла сразу же исправить результаты вступительного экзамена. Это бы бросило тень на ее репутацию. В качестве компромисса Гергиеву было разрешено посещать занятия без официального зачисления. Три дня он ходил в школу, но на занятиях было все то же простое повторение того, что было на вступительном экзамене. Ему совершенно не хотелось заниматься. Утром он говорил, что идет в школу, выходил из дома, но вместо школы отправлялся играть в футбол с друзьями, и целый день, позабыв обо всем, гонял мяч.
Узнав об этом, знакомые пожаловались его матери. Как-то раз, прогоняв мяч весь день, как и обычно, Гергиев вернулся домой, где его ждала мама. Она очень огорчилась, потому что была уверена, что Валера ходил в школу, и вместе с отцом устроила ему допрос.
Валерий рассказывал, что по-настоящему уважал и любил родителей, поэтому тот разговор дался ему с большим трудом. Однако именно после него судьба Гергиева была решена.
Мне неизвестно, что именно сделали дальше его родители, но в свой класс его взяла прекрасная преподавательница по классу фортепиано. Гергиев занимался в музыкальной школе, а затем, в 1968–1972, в училище искусств по классу фортепиано у Заремы Андреевны Лолаевой. Ей не понадобилось много времени, чтобы разглядеть в Гергиеве талант. Это был прекрасный педагог, занятия оказались невероятно интересными.
Гергиев говорит, если бы он тогда, занимаясь, как вольный слушатель, не встретился бы с тем педагогом, он бы не стал тем, кем стал. Девять лет он занимался под ее началом, прекрасно показал себя и был отправлен в Ленинградскую консерваторию – высшее музыкальное учебное заведение в России.
Его педагога по фортепиано уже нет в живых, но кабинет, в котором она когда-то работала, теперь носит ее имя.
Ведь она стала тем наставником, который воспитал дирижера мирового уровня. Когда мы вместе с Гергиевым заезжали в эту школу, то встретились и той преподавательницей, которая говорила после вступительных экзаменов о серьезном взгляде мальчика и отсутствии у него музыкальных способностей. Гергиев со смехом сказал, что теперь ее считают одной из тех, кто его воспитал, и очень дружески с ней общался. Такой у него характер – не помнить дурного из прошлого.
В словах и действиях Гергиева чувствуется его нетривиальный подход к оценке окружающей действительности. Он всегда рассматривает любое явление с разных сторон. Именно так, многосторонне, он оценивает и образование в советское время.
На первый взгляд кажется, что образование в Советском Союзе было окрашено в цвета пропаганды, но Гергиев говорит, что система образования и в эту эпоху не была рождена лишь коммунистическим строем. Ведь Россия традиционно была образованной державой. Сто, двести лет назад в петербургских и московских университетах была выстроена фундаментальная образовательная система, которая продолжала функционировать и в советское время.
В качестве примера Гергиев приводит поэта Александра Сергеевича Пушкина. В России его уважают и любят как человека, сделавшего огромный вклад в становление великого русского языка, каким он остается и теперь, и одним из основополагающих моментов в обучении родному языку в России является изучение в школах стихов Пушкина.
Не раз в моей жизни мне приходилось сталкиваться с ситуацией, когда на пресс-конференции я задавал какой-нибудь острый вопрос, а пресс-секретарь МИДа в качестве ответа цитировал какую-нибудь строчку из стихотворения Пушкина. Наверное, для любого русского это было очевидным ответом, но мне с моим несовершенным русским языком было непонятно, к чему это сказано. Я не мог дальше продолжать расспросы, и каждый раз с горькой усмешкой мне приходилось отступать.
Как говорит Гергиев: «Пушкин учился в лицее в царское время. Поэтому через Пушкина современное образование унаследовало традиции царской России, на которые наложились традиции советского времени после революции».
А еще маэстро упоминает черный чай. «Нельзя терять высокие традиции, то, что было взращено в прошлом. Не важно, какой строй в государстве: коммунистический, демократический. Император во главе государства или царь. Знания – как чай. Кто бы ни заварил его, сторонник коммунистического или капиталистического строя, черный чай остается черным чаем».
И еще раз он говорит о музыке:
«Чайковский, Стравинский, Прокофьев – все они учились музыке в царской России. Шостакович учился и в царское, и в советское время. Множество людей, как Шостакович, получали образование на границе двух этих систем. Именно эти люди передают знания нам».
По словам Гергиева, композитор, на которого в рамках этой традиции следует обратить особое внимание, это Шостакович.