Валерий Лобановский. Четыре жизни в футболе

Каким я увидел его? Наверное, многоликим. Деланно безразличным и притворяющимся, ревнивым и удивленным. Но всегда очень мудрым человеком, прорицателем, не ведавшим ошибок. С таким количеством переменных, какие возникали на его профессиональном пути, мог справиться лишь разум, должным образом подготовленный — математически, педагогически, профессионально. Основой всего этого являлась ежеминутная внутренняя духовная работа. ВВ, как мне казалось, проделывал ее автоматически. Он был так устроен. Практически каждый человек, находившийся рядом с ним, попадал в зону его «рентгеновских лучей». Он порой провоцировал собеседника, умышленно высказывал заведомо «непричесанные» фразы и наблюдал за тем, как оппонент реагирует на них, насколько сильна в нем тяга и способность к абстрактному мышлению. Иногда ему приятно было чувствовать себя этаким вещателем истин, пророком. Он умел облекать слова в изысканные формы, словно они исходили не от него, а являлись аксиомами то ли философии, то ли человеческой природы, то ли футбола.

Именно поэтому с ним было непросто полемизировать. Лобановский излучал такой мощный пучок уверенности в своей правоте, что противоположная точка зрения почти всегда сгорала в его пламени, если только не подтверждалась неопровержимой аргументацией. При этом Валерий Васильевич оставлял за собой право подвести итог спора. Уверен: это все он делал умышленно, пытаясь манипулировать собеседником и как бы сканируя его на основательность.

Признаюсь, однажды я не выдержал такого экзамена и высказал свое категорическое несогласие с позицией Лобановского. Тогда от назвал меня безнадежным homo soveticus в непозволительно резкой форме. Каково же было мое удивление, когда спокойно дослушав гневную тираду, он улыбнулся и, как ни в чем не бывало, продолжил беседу. С одной лишь разницей — с тех пор уже ВВ и сам был куда откровеннее и конкретнее в оценке тех или иных событий.

Таким он для меня и останется — большим, незыблемым, словно глыба, умевшим заглянуть в отдаленные уголки человеческой души. Он был не просто футбольным тренером, но еще и человеком, к которому можно было прийти за знаниями или, как я, не ведая того, — на исповедь».

* * *

Если перефразировать известную фразу Марка Твена: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены», напечатанную на следующий день после ошибочного сообщения о его кончине в одной из американских газет, то можно смело утверждать: на протяжении всей своей жизни, вопреки устоявшемуся мнению о том, что мэтр никогда нее дружил с журналистами, Лобановский поддерживал самые тесные, можно даже сказать, дружеские отношения с тремя мастерами пера — москвичами Валерием Березовским и Александром Горбуновым, а также с главным редактором немецкого журнала «Киккер» Карлом-Хайнцем Хайманном.