Валерий Лобановский. Четыре жизни в футболе

— Вагиз, — начал он издалека. — Скажу о себе. Виктору Александровичу Маслову в середине 60-х удалось установить в «Динамо» здоровый семейный микроклимат, который не устраивал только одного Лобановского. Будь я тогда на месте «Деда», то и дня не терпел бы такого нахала. Но времена меняются, и что интересно, мы — тоже. Я подметил: мальчишки-новобранцы ловят каждое твое слово. Неудивительно: Хидиятуллин — один из лидеров сборной. Ты уйдешь, кого после себя оставишь — матерщинников? Ты ведь грамотный парень. Зачем тебе по четыре мата через каждые два слова? Избавляйся. Я же не могу тебе при них сделать замечание. Кому? Вагизу Хидиятуллину?

Лицо спартаковца налилось краской цвета его клуба.

— Васильич, клянусь, больше не услышите.

— Да я и не слышал. Может, и померещилось...

Лобановский негативно относился к подавлению личности спортсмена, к принуждению. Он умел создать такой психологической микроклимат в команде, при котором талант созревал ускоренными темпами. Скажем, игра в первом тайме шла не по его сценарию. Большинство коллег, словно фурии, влетали в раздевалку и учиняли своим подопечным тотальный разнос. Васильич вел себя сдержанно. Чего ему это стоило, знал только он; желваки играли на скулах, но он всегда оставался непоколебимым. Сядет в кресло — слова не произнесет. В раздевалке в течение пяти-семи минут — мертвая тишина. Затем неожиданно вскочит, хмыкнет и — на выход. На лицах ребят — решимость, собранность. Носятся во втором тайме, словно угорелые. Будто играют главный матч всей своей жизни. Не только отыгрывались — побеждали. А он ведь в перерыве ничего им не сказал.

Васильич привязался к братьям Суркисам. За их отношение к команде, к себе — платил той же монетой. Его дружба с младшим — Игорем — носили трогательный характер. Они перезванивались по несколько раз вдень, перелопачивали в разговоре целый ворох тем. Васильич не возражал против того, чтобы Игорь Михайлович во время игры находился на скамейке запасных. Говорил, у Игоря — хорошая аура.