Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

– Отчего же? – равнодушно спросил Валера и, усаживаясь рядом, хлопнул дверью. Задело, что фильм, в котором он будет петь, не оценили американцы.

– Опоздал он для них. Замшел, устарел. Там хлеба и зрелищ хотели. Про наркотики, гомосексуализм. Про умных непонятых негодяев с ранимой душой. Словом, либерализм. Свобода, которая, к сожалению, многими понимается, как вседозволенность. Вот я иногда думаю, а не красивая ли все это обертка для эгоизма?

– Считаешь, иметь свое лицо означает быть эгоистом? – вспыхнул Валера, переметнувшись на сторону американцев. – Ты-то вон Мальборо куришь. Джинсы от Левис носишь, которые там в любом магазине. А рассуждаешь по-советски. Непонятые негодяи…

– Вот именно! Негодяи. – Неля шутливо стукнула закрытым веером по коленке. – В Америке не свобода, а распущенность. Наркотики в школах, проституция. Все разрешено! Слава богу, у нас такого нет. Люди верят в обычные нормальные ценности. В семью…

– В Аризону, кстати, на съемки «Золото Маккены» брат президента – Роберт Кеннеди приезжал, – лениво тянул слова Фима, крутя руль. – Он тогда баллотировался. Ратовал за возвращение традиций, морали. Хотел вернуть американцев к тому, кем они были. И что? Убили его. Прямо на съемках. Почему, спрашивается?

– И почему? – с любопытством спросила Неля.

Фима пожал плечами:

– Ясно одно: помешал кому-то. А на наркотиках они ж деньги делают. Бизнес.

Пожевывая жвачку, Валера едко махнул на людей, шагающих по тротуару:

– Гляди, по улице ходит какая серость? Бог с ними, с наркотиками: у нас своих пьяниц, что ли, мало? Кому надо, тот найдет способ, как себя уничтожить. В Америке люди зрелые. Они ушли дальше нас. Мыслят не стадно, а как свободные люди. Но пройдут годы – и в России люди придут к тому же.

Для эффекта сказанного Валера выбросил вверх указательный палец, и так как машина уже подъехала к кинотеатру «Россия», победно вышел, показывая, что последнее слово остается за ним.

Здание кинотеатра опоясывала очередь: молодые – старые, богатые – бедные, все жарились на солнце и чего-то ждали. Певец надвинул очки и с недоумением пошел мимо толпы. Первой ахнула Неля:

– Ой-ей. Они все…

На мгновение посетила смутная догадка:

– На фильм? – Ободзинский повернулся к Фиме.

Администратор пробежал глазами змейку до входа к кассам и вернулся в разговор, как всегда в безоблачном расположении:

– А что вы хотите? Американский вестерн, никак. Советские граждане хотят знать, как оно за Атлантикой.

У лестницы кинотеатра Ободзинского ожидала большая компания знакомых во главе с Шахнаровичем и его женой.

– Фим, – тихо проговорил Валера, подсчитывая глазами «своих», – а билетов-то на всех не хватит. Надо еще, как минимум два. Что делать-то будем?

Пока певец важно здоровался со всеми, Фима осматривался, затем тронул Валеру за плечо и шепнул:

– Идем.

Администратор выдвинулся вперед, стремительно поднимаясь по лестнице к кассам. Леня с Валерой – следом.

– Молодой человек, в очередь! – одернула Фиму зонтиком женщина.

– Вставайте вместе со всеми! – вырос крупный мужчина на пути.

– Любезный, я администратор этого фильма, – Фима чуть приподнял шляпу с полями.

Люди посторонились. Эффектный вид Зупермана и всей его делегации не вызывал сомнений в правдивости сказанного. Уверенно прошагав к окошку администрации, Ефим Михайлович обратился к женщине лет сорока:

– Милая девушка. Нам два пригласительных билетика.

– Смеетесь? – грубо пальнула милая девушка. – Люди бронируют на неделю вперед.

Тут протиснулся Леня и, уткнувшись носом в небольшое окошко, примирительно показал на Валеру:

– Он здесь поет. В этом фильме. Он – Ободзинский!

Недоверчивую сотрудницу убедил паспорт. Та незамедлительно выдала пригласительные и через полчаса довольную компанию затянуло в зал вместе с любопытной толпой.

Валера откинулся на сиденье и устремился на титры, переполняемый бесконечной гордостью: он поет в американском вестерне! И тут же в голове мелькнуло радостное: сколько ж народу захочет увидеть картину!

– Ну-у, сейчас начнется, – скрывая восторг, с напускной иронией проговорил он. – Пропаганда коммунизма.

– Ты еще фильм не видел! – улыбнулась Неля.

– Но уже предчувствую….

Красоты Каньона-де-Шей заставили стихнуть. «Поет Валерий Ободзинский» – зажглась заставка.

От неожиданности Валера схватил Нелю за руку:

– Ты посмотри, а! На весь экран фамилия!

Гриф взвился над горами Большого Каньона. Вот это попал в экран! Сразу не в бровь, а в глаз!

Взгляд Валеры прошел по лицам в зале. Справа одурелые пацаны жадно выхватывали сменяющие друг друга картины желтых песков, высоких замковых гор. Чуть спереди слева мужчина в возрасте застыл с детским восторгом, когда охваченные золотой лихорадкой люди под предводительством Колорадо помчали коней навстречу мечте.

– Это удача. Успех. Теперь точно войду в историю!

– Валера! – махнула на него Неля, скорчив раздосадованную гримасу и, влюбленно уставилась на шерифа.

– Понравился? А ведь такой же распущенный, как все американцы, – подтрунивал Валера, но Неля не слушала. Она с упоением моргала при виде шерифа.