Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

Шум ветра на рассвете перед каньоном предвещал о приближающемся роке.

Сюда б Гольдберга. Тот бы все понял. Вот почему в Союзе приняли фильм! Уравниловка нужна. Льют в уши, что золото зло. Но ведь не деньги зло. Куда все они без денег? Как можно так врать самим себе?

Накручивая толстую золотую цепь на шее, Валера про себя усмехнулся на Фимино «советские граждане хотят видеть». Советские граждане хотят верить в неизбежность справедливости. А справедливость судя по всему в нищете. В бесправии. В обмане. Чтоб никакой индивидуальности!

И Валера словно выпал. Все в этом зале с пристрастием следили, как духи Апачо вершили суд. Даже Фима, сняв шляпу, упоительно глазел на яркие рыжие глыбы земли Большого Каньона, которые дрогнули, желая сбросить осатаневших золотоискателей.

Шериф смахнул золотую пыль с белой женщины. На конях, полных золотыми слитками, двое двинулись в путь.

– Прав я оказался, прав? Этот шериф таки прикарманил золотишко! – легонько и игриво Валера подтолкнул Нелю плечом, но сам будто бы ждал ответа.

– Потому что если быть честным и благородным, то обязательно получишь награду, – рассудила жена.

И что-то пошатнулось внутри. Зачем же Валера упирается? Что-то доказывает кому-то? В этом анекдотическом мире не нужна ни честность, ни справедливость.

– Нет, солнышко. Просто у него голова на плечах есть. И играет он по своим правилам.

И опять зазвучало:

– Вновь, вновь золото манит нас…

По залу пошло шептание. Благодаря Лениной разговорчивости все в кинотеатре уже знали: на премьере присутствует певец. Зрители поднялись с мест и принялись аплодировать Ободзинскому.

Валера встал, ликующе кивая публике. Нет ни белых, ни красных. Надо играть по своим правилам. Ему нужны аплодисменты. Нужна Москва. И если надо делать связи, то он их сделает, пусть даже ценой собственных амбиций и верований.

Глава XXXI. Выбор 1974

Сентябрь семьдесят четвертого года стартовал с большой дальневосточной поездки. Валера сидел в самолете на трехместном сиденье между Нелей и Шахнаровичем, который летел в эти гастроли вместо Зупермана. Через Нелино плечо певец озабоченно глядел на удаляющуюся землю, когда самолет набирал высоту.

Накануне отъезда случился волнующий разговор с Никитой Богословским:

– Что ты в них вцепился? Эти Тухмановы, Дербеневы, откуда они вообще? У последнего даже образования нет. Что он окончил? В членах союза не состоит, – говорил с пафосом композитор. – Я тебя порекомендую хорошим авторам.

– Да я бы рад, – посмеивался Валера, чуть приподняв плечи. Превозмогая отвращение к самому себе, он, заискивая, продолжил: – Знаете же, какое ко мне отношение. Сколько не пускали в центральные города России. А я ж потому и в Москву рвался, чтоб работать с серьезными людьми.

Богословский отмахнулся, мол, ерундовый вопрос, все будет. И ведь не пустые слова. В «Кругозоре» он уже анонсировал их новую песню «Вечный вальс», с которой никаких худсоветов не понадобилось. Приходи да пиши. Только вот Валерина ли это песня? Дает ли она раскрыться голосу?

– Так что ты там спрашивал про Богословского? – спросил Шахнарович, доставая ручную кладь и расстегнув наконец стягивающий плотную фигуру пиджак.

– Не знаю, как быть, Паша. Ведь я чего в Москву хотел? Маститые композиторы, поэты. И вот оно само в руки плывет. Богословский помочь обещал. Но говорит, пошли ты этих Зацепиных-Тухмановых. А у меня все шлягеры с ними записаны…

– Зато у этого знакомые в КГБ, – вместился в сиденье Паша. – Он контролирует выпуск пластинок. А знаешь, что когда он в кабинет к Лапину заходит, то садится к нему прямо на стол? Поболтать о том, о сем.

– Связи, – с пониманием кивнул Валера.

– Вы про Богословского? – обернулся на них с впреди идущего ряда сидений Леня Зайцев. – Ох, он такой жук… Валерка, знаешь, как он недавно Таривердиева разыграл?

Ободзинский и Шахнарович устремились на Зайцева.

– Представляешь, чего учудил… Пришло письмо из Французского посольства якобы от Франсиса Лея, что Таривердиев спер его музыку к «Семнадцати мгновениям весны», слышь? Сплагиатил якобы. А у меня ж Фимка режиссировал первые пять серий. И директор картины Лебединский – хороший друг Фимы. Говорит, Таривердиев потух весь, его записи с телека и с радио изъяли после этого. Теперь до конца жизни отмываться будет, что он не украл.

– Леня, не болтай! – резко осадил Шахнарович, раздосадованный прерванной беседой. – Еще доказать надо, что это его рук дело.

Самолет встряхнуло. Летели над кромкой Северного Ледовитого. Валера покрепче ухватился за поручни кресла. Сквозь холодные перистые облака над Колымой и Охотским морем открылись сопки, покрытые снежными шапками. Самолет снижался. Люди оживленно закопошились. Неля, еще спящая, склонила голову мужу на грудь. Он провел по ее волосам и чуть тише добавил: