Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

Неля заплакала. Валера аккуратно сжал ее за руку:

– Он очень любил Симу, – и поднявшись из-за стола, поспешил обнять, – и я. Я тоже. Любил. И люблю. Тебя. Я ведь перед судом тогда заходил сюда. Твоя мама открыла. Говорит, Валерка, что же вы делаете. А я обнял ее. Мама, говорю, вернусь я еще. Неля, прости меня. Не отнимай последнюю надежду. Давай распишемся, прошу! Сейчас. Завтра!

Целуя ее руки, колени, он вымаливал прощение, и Неля сдалась. Встретившись с Рамилем, попросила его понять и больше не приходить. Через неделю Валера с Нелей стали мужем и женой.

Валера радовался наступившему умиротворению. Проводил Лерочку в первый класс, а вечерами после работы накручивал для нее гоголь-моголь.

– Пап, научи меня в шахматы играть. И в нарды! – просила дочь. Потом бежала за соседским мальчишкой, и две пары азартных детских глаз устремлялись на Валеру.

Отец с важной улыбкой открывал шахматную доску, и начиналась партия.

Анжелика поступила в училище.

– Тебя на собрание вызывают, – как-то призналась та. – Не разрешают с Пресняковым дружить. Потому что курит.

– Не слушай никого, дочь. Друзей надо самой выбирать. Папа сходит на собрание.

С детьми Валера наладил, а в глазах жены по-прежнему стояли боль и обида. Он не находил в Неле искры, доверчивости. Зато замечал, что ни чая души в Лерочке, она все чаще ругает Анжелику, словно пытаясь искоренить в ребенке те качества, которые когда-то были в ней самой. За которые Валера полюбил Нелю. И которую бросил.

– Анжелика, – лишний раз старался приласкать дочь, – посиди с папой, девочка моя.

В Ульяновск на гастроли поехали с детьми. Усадив в первый ряд семью, певец присел рядом с Нелей.

– Нелюша… Я посвящаю этот концерт тебе. Здесь все о тебе. И тебе.

Неля легонько улыбнулась и наклонила голову. Валера видел, что ей по-прежнему трудно смотреть ему в глаза.

Он вышел на сцену. Хотелось дотянуться до ее сердца, как, бывало, он делал раньше. Тронуть через песни.

Всегда найдется… женская рука…

Тихонько начал свое признание. Он смотрел на жену, желал говорил с ее душой. Вернуть то, вчерашнее, легкое. Просить прощения. Очиститься. Как тогда, когда он исповедовался перед ней в театре. Неля стиснула кулаки, поджала губы и старалась изо всех сил не встречаться с этим тяжелым. Мучительным. Валера же напротив обнажал все, о чем она и так знала:

А ты живешь себе же вопреки,
И мало тебе только той руки,
Того плеча и тех печальных глаз…

Ободзинский переходил на крик. Неля залилась слезами и закрыла руками лицо. Но Валера хотел отнять ее руки и кричать о самом главном. За все, за все надо платить. И он за все перестрадал. И еще перестрадает:

– И вот оно – возмездие – настает.

«Предатель!» – дождь тебя наотмашь бьет.

На миг почудилось, что Неля услышала, что тронул. Она выплачет боль, все расскажет, и уж тогда ей станет легче.

Но после выступления, хоть она и улыбалась ему, казалась снова далекой, будто незнакомка. Этой Нели Валера не знал. Но не терял надежды. Через Кобзона устроился в Грозненскую филармонию. Готовили новый альбом. Музыканты приезжали к нему домой, репетировали.

А в отсутствие Ободзинских, Рамиль заходил к детям передать гостинцев.

Как-то Неля встретила его во дворе:

– С ума сошел? Не приходи. Не выводи из себя Валеру.

– И правда сошел. Тоскую по вам. Хотел увидеть, что ты счастлива. Что он не сделал тебе больно.

– Рамиль, я тебя прошу!

– Только одно, Неля. Подари мне свои духи. Пустой флакончик. Я буду вдыхать запах и вспоминать тебя.

– Хочешь, чтоб Валера убил тебя? – Она ускорила шаг, желая, как можно скорее скрыться в подъезде. Открыла дверь. Муж сидел в гостиной и напряженно мешал гоголь-моголь.

– Чего случилось? – испугалась жена.

Сердито мотнув головой, он протянул Валерии чашку:

– Анжелику отпустил на ночевку.

– Валер, ей уже пятнадцать. Чего боишься?

– Вот именно, что пятнадцать! Ты разрешаешь ей уходить?

Куранты пробили десять. Валера подхватил малышку на руки, понес укладывать спать. Неля включила ночник на тумбочке и, закутавшись в одеяло, раскрыла книгу.

– Не хочу спать! – осоловело вытаращилась Лера на отца.

– А ты закрой глаза и считай до ста. Сейчас научу. – И он монотонным голосом забасил: – Предста-авь, что твое тело тяжелое. Ноги наливаются свинцом. Ты расслабляешься… – И резко обернулся к жене:

– А может, поехали в Карпаты?

– Ой, там красиво… Слушай, а это не там мы уставшие вечером на такси ехали? Треск такой еще стоял. Водитель с диспетчером разговаривал?

– В Усть-Каменогорске это было! – оживился Валера, наглаживая дочери спину. – Я спать стра-ашно хотел. Радиосвязь трещит и трещит: «Сокол-Сокол, Сокол-Сокол».

– Ага, ты рацию выхватил у таксиста: Сокол-Сокол – я песец. Вижу танки, всем звездец!

– Помнишь? А с рации мне: «Кто говорит?» Ободзинский говорит!

Неля, захлопнув книгу, присела на кровати:

– На следующий день весь город ржал про твой сокол! А Бам? Когда портрет Ленина на тросе к шару прицепили?

– К воздушному? – поднялась на локте Валерия.