Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

Как-то случилось им поспорить о девушке. Перед началом концерта ребята столпились за кулисами и по обыкновению разглядывали девушек, сидящих в зале. В этот день привлекла внимание одна, как они меж собой назвали ее, Мэрилин Монро, сидящая в первом ряду: изящные ножки, ярко-алые губы, красивые глаза, светлые волосы. Ребята много повидали девчонок в своих турне, но эта выделялась.

Витюня бросил подначку:

– Можешь не смотреть, Цуна! Кто ты и кто она… Пф!.. – и демонстративно оглянулся ко всем, словно приглашая остальных музыкантов в сообщники. Цуна на мгновение опешил, слова больно ужалили его:

– Красотка, говоришь? – предсказуемо распалился Валера. – Да я с ней сейчас в два счета познакомлюсь!

– Да что ты, что ты… – неожиданно предал Гольдберг. – А телефончик? Возьмешь?

– Возьму, – сквозь зубы бросил он. – Сколько ставишь, Витюня?!

– Трешник!.. Трешник, что проиграешь.

– Отлично! А ты? – злопамятно повернулся Валера к Гольдбергу.

Друг промолчал, осознав свой промах. Однако в споре захотели поучаствовать ребята из других музыкальных коллективов. Все сбрасывались по трешнику, смеялись, обсуждали. Какое-никакое, а событие. Валера же смотрел только на Витюню. Если бы взгляды могли убивать, уже разнесло бы ползала. Они словно говорили друг другу: останется только победитель. Проигравший должен уйти.

Когда объявили их номер, Валера первым выскочил на сцену. Сразу же нашел взглядом в зале свою даму и с этого момента пел только для нее. То трепетно и робко, то страстно и нежно.

– А мой напев звучит, а сердце так стучит…

В конце песни двинулся в ее сторону. Подойдя совсем близко, когда глаза ее торжествующе вспыхнули, вдруг припал на одно колено возле рыженькой девушки, сидевшей прямо перед Мэрилин. Краем глаза и каким-то чутьем охотника Цуна ощущал присутствие блондинки и направлял всю свою энергию непосредственно на нее: она могла видеть его задушевный взгляд, обращенный не к ней, его длинные пальцы, на которых особенно красиво играл камешек на перстне при свете прожекторов. Затем грациозно поднялся, вернулся на сцену и, поклонившись, скрылся за кулисами.

Когда после концерта все собрались в фойе в ожидании танцев, Валера завершил маневр. Изобразив робость и смущение, он направился к блондинке. Музыканты, сгрудившись и затаив дыхание, смотрели, как, слегка прикоснувшись к запястью, Валера обратил внимание девушки на себя. Что-то прошептал на ухо, заставив просиять, потом отступил на полшага и протянул ладонь. Красавица достала из сумочки ручку и, кокетливо наклонив голову, написала что-то прямо на ладони Валеры.

Вернувшись к музыкантам, Валера гордо помахал ладонью с телефонным номером.

– Что? Что ты ей сказал? – наперебой расспрашивали его.

Валера вместо ответа протянул ладонь и намекающе похлопал по ней другой рукой. Все потянулись за деньгами. Когда собрал куш, покровительственно заметил:

– Меня любят за то, что я Ободзинский. А вообще при таком раскладе выгоднее не работать, а спорить!

Вернувшись к девушкам и не пряча денег в карман, спросил:

– Мария, есть ли место, где мы можем поужинать?

– Кафе «Молодежное» совсем рядом, – произнесла очарованная девушка.

– Ведите, – улыбнулся Валера.

В тот вечер он был в ударе: завоевал женщину, поверг врага. Он может все, он Ободзинский. Удаль ударила в голову, заставляя позерствовать перед Машей и ее подругой:

– Самое тяжелое – провинциальные филармонии. Приедешь в город, поселишься в гостинице на пару недель. И мотаешься потом в холодных автобусах то за двадцать километров, то за пятьдесят.

– Какая нелегкая у артистов, оказывается, жизнь…

– Да… но мне нравится! Познаешь безденежье, голод, холод, скитания. Короче, давайте выпьем девчонки! За знакомство!

На следующее утро, когда проснулся и, плотно позавтракав, пришел на репетицию, к нему подскочил Гольдберг:

– Слыхал? Витюня уволился.

Валера удивился:

– А почему?

– Никто не знает. – Гольдберг наклонился и спросил чуть тише: – Думаешь, из-за вашего спора?

Валера пожал плечами:

– Думаю, Витюня парень мутный и причины у него такие же.

И хотя изо всех сил делал вид, будто новость его не касается, внутри ликовал. Есть! Сделал он его! Сделал!

Глава VII. Бодайбо 1961

Третьим аккордеонистом стал Эмиль Зубок.

– Я почему Зубок, а? Потому что мастер на все руки: аккордеонист, иллюзионист фокусник. Зубок – аббревиатура. Здесь. Увидите. Большой. Оригинальный. Концерт, – с нарочитыми паузами пояснил он. – А это жена моя – Олечка. Ассистирует мне на выступлениях.

Гастроли филармонии оказались успешными. Их стали приглашать повторно, потому коллектив расширили. Вместе c Эмилем и Олей взяли саксофониста Симу Кандыбу и администратора Рафаила Эдельмана, а к тенору Ободзинского добавилось меццо-сопрано Елены Пиковской.

Однако с уходом Витюни изменился не только музыкальный коллектив, изменился сам Валера. Будто соперничал не с аккордеонистом, а с собой, с собственными демонами. Витюня-то ушел, а они… остались.