Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

– Инъяз. Я сюда из Свердловска приехала поступать. Дядя хорошо натаскал, так что экзамены на одни пятерки сдала, – с гордостью и немного скороговоркой выпалила в ответ. – Он у меня очень умный, подполковник.

Она хвалилась достижениями, и Валера понял, что Неля старается понравиться ему. Это наполнило сердце нежностью. Захотелось расцеловать и подведенные бровки, и смущенные щеки.

– А дальше что делать будешь?

– Переводчиком устроюсь. До этого училась на педагогическом, потом на юриста. Все бросила. – Она чуть смущенно потупилась, видимо, ждала, что сам о себе расскажет. – А ты? Будешь ездить по городам с гастролями?

– Такая у артистов доля, – наигранно вздохнул Валера. И чтобы добавить солидности и веса жизненным планам, добавил: – В Москву собираюсь. Без Москвы карьеры не сделать.

– В Москву? – разочарованно протянула Неля. И словно поставила точку на легкомысленном мечтателе Ободзинском. – Туда нереально пробиться.

– Не веришь в меня? – лукаво улыбнулся Валера, но внутри все замерло.

Неля почувствовала, что здесь нельзя отшутиться. Ее ответ важен. Она пристально посмотрела в широко распахнутые, ждущие глаза и прошептала:

– Верю.

И день стал из сумрачного солнечным.

– Расскажи о себе, – попросил Валера.

– Да что там рассказывать? От родителей сбежала, – засмеялась Неля, – живу с дядей и тетей.

– А от меня сбежишь? – заглядывая в глаза, флиртовал он.

Она вспыхнула и не стала отвечать.

– Знаешь легенду об Ангаре?

Валера кивнул, но думал лишь о том, как ненароком обнять ее, придвинуться ближе.

– Когда-то жил на свете сильный и могучий богатырь. Байкал. Все маленькие и большие реки находились у него в услужении. И была у него красавица-дочь.

– Ангара.

– Да, – наклонила голову Неля. – Он так любил ее, что не мог представить себе разлуки с дочерью. Однажды она прознала о прекрасном, сильном Енисее и захотела взглянуть на него. Байкал воспротивился. Тогда своенравная Ангара, усыпив отца, ночью сбежала из дому.

– Это про нас. Ты сбежала от родителей, чтобы найти меня, – тихо добавил Валера и, опустив руку, нащупал замерзшие пальцы. С нежностью прижал к губам. – Ты моя Ангара!

Неля не шевелилась. Смотрела испытующе, чуть исподлобья. И, словно приняв решение, неспешно убрала руку. Валера нахмурился. Он привык, что женщины сами бросаются на шею. Но эта не реагировала на знаки внимания. Сказать, что равнодушна, не мог. Зачем тогда гуляла с ним, рассказывала о себе, о городе? Разочаровалась? Дурачит? Это отталкивало и разжигало одновременно. Неля стала говорить о чем-то, чтобы сгладить неловкость. Вопросов не задавала, говорила сама, а потому не замечала, что Валера внимательно смотрит на нее, но не слушает.

Со стороны бледного обветшалого собора Богоявления донесся запах горячего хлеба. Пошел легкий, пушистый снег. Это словно включило звук, и Валера понял: Неля вдохновенно читает стихи. Сперва Евтушенко. Потом Вознесенского, Ахмадулину, которых слушала в поэтическом кружке Свердловска. Рассказывала про приезд Роберта Рождественского. А под конец и вовсе исполнила песню Эдиты Пьехи «Каролинка». Неля копировала певицу низким голоском, выходило забавно.

– Пожла Каролинка до Гоголина, – упиралась она кулачками в бедра и пританцовывала пяткой.

Валера рассмеялся:

– Да ты тоже артистка! Зачем тебе этот каторжный Иркутск?

– Каторжный? Ты б понимал смысл этого слова! – вдруг вдохновенно возразила она. – Лучшие люди России были здесь в ссылках! Радищев провел два месяца! Ты читал его «Путешествие»?

Неожиданный вопрос смутил. К счастью, она не стала ждать ответа.

– Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Обратил взоры мои во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека! – увлеченно процитировала наизусть.

– Не поспоришь. Дер кнайкер шнайдер нодл гейт, – согласился Валера, ловко ввернув строчку еврейской песни о бедном портном, – все наши беды в нас самих.

Неля взглянула заинтересованно, а Валера поспешил откашляться, чтобы скрыть улыбку. Рядом с ней хотелось казаться образованным и начитанным.

– А в центре жили декабристы, – уже спокойнее продолжала девушка. – Даже есть переулок Волконских и Трубецких. Волконская много писала. Про каторгу и мужчин, что днем и ночью в кандалах.

– А я как-то выступал на зонах. Отправили по работе. Бывали и в поселениях. Где заключенные с семьями живут.

– Это хорошо, когда есть возможность жить семьями, – эмоционально перебила она снова, – у декабристок этого не было! Они виделись с мужьями раз или два в неделю. Всего на час! Удивительные женщины! Все бросили: богатство, положение в обществе, родных, даже детей! Ушли за тысячи верст за любимыми.

– Меня тоже бросили, – признался Валера. – Когда я только родился. Мама ушла за отцом на фронт. Прямо как декабристка!

В тоне Валеры не было того романтического, экзальтированного настроя, что только что звучал в высказываниях Нели. Это отрезвило девушку:

– И что с тобой стало?

– Живой, как видишь. А вообще мог и не выжить. Город оккупировали. Один немец чуть не пристрелил за кусок колбасы.