Валеркина охота

— Товарищи! — Ковалев заговорил торжественно. — Игнатьев — самый молодой член нашего коллектива. В свое время мы серьезно колебались: выдавать ему билет или нет? Правила охоты он знал, но не хватало ему до шестнадцати… Билет, как вы знаете, он все же получил и стал настоящим, достойным охотником. Об этом никто не жалеет, кроме разве одного человека: я говорю об исключенном из общества браконьере, которого прошлой зимой фактически задержал Игнатьев. Вы, верно, помните? Тот браконьер, Чурсин, убил олениху, угрожал Игнатьеву расправой, дело это прошлое, не стоит вспоминать подробности, позвольте лучше по этому поводу огласить решение правления.

Браконьер серьезно наказан: на него наложен штраф в пятьсот рублей и конфисковано ружье. Пятьсот рублей — сумма немалая, а парень с одностволкой ходит… — Ковалев обернулся к Валерке. — Вот мы и решили просить исполком о выделении шестидесяти рублей для премирования товарища Игнатьева ижевской бескурковкой о двух стволах!

Ковалев сделал хитрое лицо и подмигнул Валерке, а тот, пережив за эти минуты столько всего, смотрел совершенно осоловело, хлопал ресницами.

Словно в тумане, он видел улыбающиеся лица охотников, аплодисменты и возгласы добрых пожеланий слились в сплошной, однотонный шум, а уже на сукне стола появилась сияющая «ижевка», уже тряс ему руку Ковалев, вручая паспорт на ружье с дарственной надписью и печатью, а он все еще не мог опомниться и лепетал что-то, прижав к себе ружье.

Потом пробирался по залу, его хлопали по плечам, он кивал, улыбался и, ловя мгновенья, ласково взглядывал на свою двустволку.

Отец ждал на площади, как договорились, в половине восьмого. Когда до машины осталось с десяток метров, Валерка кинулся, взмахнув новым скрипучим чехлом, рванул дверцу:

— Пап! Меня наградили!!! Во!!! Ружье! Смотри, двустволка, бескурковка! — он поднял на отца лучащиеся глаза.

Отец обнял его, втянул в кабину, привлек к себе…

— Славно, сынок!..Вот и славно… Видишь, как… Я рад за тебя… — Отец добро и широко улыбался. — Ну, залезай, Петр Фомич ждет, наверное, нас.

Стрельнув дымком, газик покатил по улице мимо районного общества охотников.

Председатель колхоза в тесной кабине неудобно вертел в руках стволы и ложу, подмигивал отцу, Валерке и, насмотревшись, вернул ружье.

— Хороша машинка! Теперь зайцев, поди, не оставишь в округе? А? Побьешь?

Валерка пообещал парочку оставить на развод, и Петр Фомич засмеялся:

— Не жадный, из трех зайцев, что в районе живут, парочку оставит, а? — Потом обернулся и спросил уже серьезно:

— А слушай-ка, охотник. Делать-то что дальше будешь? Восьмилетку ведь кончил?..

— Кончил, — кивнул Валерка. — Неделю как последний экзамен сдал.

— С отличием! — вставил не без гордости отец.

— То-то, с отличием… — Председатель опять обернулся к Валерке. — Уедешь небось в техникум, на механизатора?

— Не, зачем в техникум? Я аттестат получать буду, в девятый пойду.

— А потом?

— Что потом? Потом здесь же останусь, заочно в институт лесной поступлю, или в пушно-меховой, на охотоведа.

— А работать? На заочном ведь работать можно.

— Егерем работать пойду. В наши леса.

Машину тряхнуло, и Валерка ударился головой. Потер ушибленное место, вспомнил ящики и грузовик, улыбнулся.

— …Не хочу я никуда уезжать, Петр Фомич. Больно уж с лесом свыкся, с местами нашими… разве еще где есть такие?..

Председатель колхоза покачал головой, и не понять было — от Валеркиных ли слов или от ухабов, по которым, вспрыгивая, бежала машина.

— Ну, стало быть, в добрый путь. Хоть и славного парня теряем, однако… когда дело по душе, и жить весело.

А Валерка, прижав к коленям ружье в чехле, глядел из-за широкой спины Петра Фомича на дорогу, на расступающийся перед машиной лес.

Жить ему было весело…