Валеркина охота

— Вот, чертова голова! — взорвался Федор. — Чтоб я еще связался с тобой! Чтоб послушал кого! «Возьми парня, поучится у тебя…» — Он швырнул ногой сковородку, отошел от костра. — Ну, чего уперся? Куда пойдешь? — Пятнадцать верст, а за Кудиновкой — болота, увязнешь.

Валерка стоял у лодки, насупившись, шевелил носком сапога прутик.

— Ну и дурак! Не дойдешь! Погоди два дня — уплывем вместе.

— Пойду я…

Федор выругался, сел. Валерка положил в лодку рюкзак.

— Дядь Федь?..

— Ну, чего скулишь? — Федор встал, ушел к кустам, приволок узел, где вперемешку лежали нещипаные и копченые птицы, зло кинул его на траву.

— Иди сюда! Потроши своих! Целыми не довезти — стухнут. Как спотрошим — поплывем домой. — Он снова выругался, достал нож. — Черт дернул меня связаться с тобой! Иди, говорю! Потроши! Не бросать же… Чтоб тебе неладно…

Валеркина охота

Валерка получил открытку и озадачился… Персональное дело?! Какая такая персона он, Валерка? Так нет же, так и написали: «Уважаемый товарищ Игнатьев! Вам надлежит прибыть на собрание районного коллектива охотников по поводу вашего персонального дела…»

Он получал и раньше такие повестки, но то были вежливые приглашения, а тут: «Явка крайне обязательна!..»

Отец прочитал, нахмурился:

— Чего натворил?

— Да не знаю, пап, ума не приложу…

— Не крути! Без ничего бы не вызвали.

— Да, пап, правда. Весной ничего на охоте не нарушал и зимой прошлый год тоже все по правилам.

— Ну гляди, а то выкручивайся сам. Разбираться да краснеть за тебя не стану, а ружье отберу.

Валерке осталось пожать плечами.

Конечно, что-нибудь напутали, — он отдался этой мысли, но неприятное чувство от казенных слов «персональное дело» так и не проходило.

До нелепости сильно трясло грузовик: он ехал в район на попутной машине и, прижимаясь к кабине, опасливо сторонился прыгавших по кузову ящиков.

«…Неужели из-за уток? С Федором стреляли осенью, норму-то я превысил. А кто знает?.. Не Федор же сказал. Нет… Не из-за этого. Тогда что же?..

А если все-таки утки? Как оправдаться? Вдруг исключат из общества? Но я же не хотел! Я тогда не стал больше стрелять! Уехали ведь мы. Можно доказать, оправдаться…»

Валерка всерьез волновался, он очень любил охоту, лес. Любил зверей и птиц. Изведав все тяготы и прелести хождений с ружьем, научившись видеть в любой травинке, в любом сучке то единственное, что может сотворить только она — таинственная и откровенная жизнь леса.

«…И неужели за такую провинность, как охота с Федором, можно отобрать билет, исключить из общества?.. — Пустяки! Не исключат». Подпрыгнул под ноги ящик. Он отпихнул его ногой. «А вдруг?..» Снова подпрыгнул ящик. «Не поддамся, ни за что!» Он пихнул ящик и отвернулся к кабине. «Ох, ты какой! Мы вот тебе! Трах, та-ра-рах!» Грудой навалились ящики, и сделалась тишина: машина резко затормозила.

— Эй!.. Вылазь! Прибыли.

Шофер отмахнулся от монеты и затарахтел по мостовой, а Валерка нос к носу остался с вывеской «Районное общество охотников». Глянул на часы: без пятнадцати минут, а вызывали к шести. Пошел по улице. Купил мороженого, лизнул приятный на жаре холодок, остановился у стенда с фотографиями лучших людей района, вздрогнул: на него смотрел отец.

«Вона… А он молчит, не говорит ни мне, ни мамке. «Игнатьев Александр Михайлович — шофер колхоза «Большевик». Коммунист. Член правления колхоза». — Валерка повернулся, оглядел площадь. — Смотрите, люди! Смотрите же! — Его переполняла гордость. — Это мой отец! Лучший в районе!»

Он отошел от стенда, бросил в урну обертку мороженого, и с не прошедшим чувством гордости смотрел и смотрел на расплывчатое издали пятно фотографии.

В райцентре он был последний раз весной, правда, стенда не видел: ходил в широкоэкранный кинотеатр.

«…Может, уже с весны висит, а может, с зимы. Папка, он такой, не скажет. Ну, вот будет ему. Э… да что же я?» — И он побежал: времени было уже шесть.

В небольшом зале собралось человек тридцать. Валерка сел на свободное место, осмотрелся. Вокруг сидели в основном пожилые люди, и он опять оробел. Какое же все-таки дело хотят вершить над ним?

Он разглядел впереди Смолинского — известного охотника-промысловика, узнал Алексея Сергеевича Ковалева — председателя общества, доброго, спокойного человека с бледным, худощавым лицом, словно оттененным строгим синим кителем, сшитым на армейский лад.

Рядом говорили о «Зауэрах» с тремя кольцами, о том, как эти «Зауэры» не то продавали, не то покупали, а «кольца» на поверку выходили не лучше наших тулок.

Ковалев объявил повестку дня. Валеркин вопрос был последним, и председатель, зачитав его, обвел зал глазами:

— Игнатьев здесь?.. Явился?

— Здесь… — Валерка, залившийся вдруг краской, встал, едва выдавив слово.

Он почти не слушал, боялся и ждал третьего вопроса.

— А теперь, товарищи, если нет возражений, позвольте перейти к последнему нашему делу. Валерий Александрович! Пройдите, пожалуйста, сюда!..

Валерка пошел, зная, что позвали его, но растерялся, не веря такому обращению. Пройдя к столу, он поднял на председателя удивленные и настороженные глаза.

Охотники заулыбались, Ковалев усадил его рядом.