Валеркина охота

— Как так пропадает?! Ты видел, какие стаи летали? Все одно их в Америке побьют. Мы тут жалеть станем, а они там сетями кроют, ловят тыщами. Им чего беречь — она не ихняя считается.

— В какой Америке? Утки в Африку летают зимовать.

— Ишь ты, ученый какой. Ну в Африке, какая разница. Думаешь, там меньше бьют? Да коль жалеешь, можешь и здесь не стрелять. Вот пойдем на зорю, ты и не стреляй. А?.. — И Федор засмеялся. — Посмотрю я на тебя… Да ты чего набычился? Может, считаешь — у меня больше, так я тебе пяток отдам. А?.. Экий ты, право, да брось… встань-ка лучше, подкинь гнилушек в печку, чегой-то дым увял.

Открыв дверцу, Валерка бросил на поддон крошащиеся куски прелой осины, качнул бочку. Сыпанув из поддувала искрами, она защелкала шлепающим на поддон жиром, задымила, как фабричная труба. Валерка присел рядом, задумался…

— Не, дядь Федь, если уток так колотить — много их не разведется. Может, и правда, в южных странах их бьют, а коли мы и здесь так стрелять будем — изведем. Есть же правило — пять штук за день на охотника…

— Да ты чего? — вспылил вдруг Федор. — Можно подумать — я один все настрелял? Треть-то твоя. Сам распарился, как лепил вправо-влево, а туда же: «Изведем», «На день пять штук». Ну и что же, что пять? Мы тут неделю прокоптим, стало быть, полагается тридцать хвостов на брата. Вот и не бей больше, а я уж если и погрешу немного, так ведь сам говоришь: у меня двустволка… Извести боишься, а того не поймешь, дурында, что от стрельбы этой матери помощь в хозяйстве. Много ли с охоты без таких дней пользы? То-то… А мы добычу в кооператив сдадим — выручка. Птицы, ее не убудет, я тебе это верно говорю, не первый год здесь стреляю. Изучил.

Валерка молча встал, взял корзинку.

— Ты куда? — насторожился Федор.

— Пойду, может, грибов наберу… к ужину.

— Вот и верно. Однако, за делом будешь, голову проветришь, а то она у тебя чепухой забита. — И уже вдогонку крикнул: — По берегу направо березник будет, там погляди, я в нем много грибов брал.

Валерка, щелкая себя прутиком по ногам, слонялся меж берез. Грибов попадалось немало, и он набрал с верхом свою корзинку осиновиков, подберезовиков и лисичек, а белых по счету — одиннадцать штук.

«Одиннадцать уток, одиннадцать грибов. Закоптим… Мамка так и говорила: «Дядю Федю слушай, присматривайся. Он уток каждую осень возит. Настреляешь — свою долю не путай. Если много набьешь — продадим, костюм новый к школе купим».

…Мамке что? Она не видела, сколько здесь охотников. Сегодня целый день моторки гудят. Набили за вечер да за утро. Все городские. Шпарят теперь по домам рады-радешеньки, быстрей, как бы уточки не протухли… А у нас не протухнут, мы коптим, дядя Федя перышки считает, не подпалить бы… Костюм зато справим. Охотнички…»

Он зажмурился, пересек полосу едкого дыма из коптильни, поставил корзинку.

— Ого! Будет к утятине супец грибной. Белые-то есть?

— Немного.

— И то, посушим. А я вот с ружьями занялся. Твое-то, ох, и легко против моего «Гринера», — он прищелкнул цевье, отер стволы, вскинул ружье. — Еще отцу моему служило. Жгучее ружьецо! Одной дробинкой только б зацепить — твоя дичина. «Гринер» — одно слово. Говорили охотники знающие — на полных подкладных замках! А?.. Не чета твоей… А?.. Хи-хи-хи…

— Хорошее ружье… — Валерка взял свою одностволку, вычищенную и смазанную маслом, молча расстегнул рюкзак, достал шомпол, свинтил и, навернув тряпочку, втискал его в ствол.

— Ты чего? Я же почистил.

— Да я и не чищу, протираю.

— И протер я…

А Валерка водил и водил шомполом, словно не слыша, глядя на пустой уже брезент и соображая, куда же делись утки?

А утки лежали в ящике, аккуратно прикрытые сосновыми ветками. «Быстро он их оформляет…»

Федор прищурясь глядел на Валерку, держал в руках свой «Гринер» со щербатой от ржавчины колодкой, черной засаленной ложей и водил желваками: «Ох, парень!.. С гонором. А чего спесивит? Пообомнется, молодой. Я молодой-то и не таким дурнем был».

Пообедали. Полежали в палатке. Погас костер. Валерка задремал, сладко сопя и причмокивая… Охотился во сне.

…Федор выполз из палатки, с хрустом напряг спину, ушел к воде, плеснул в лицо, пнул сапогом лодку, постоял. Потом не спеша прибрал разбросанные вещи, набил патронташ, снес в лодку ружья, кинул туда свой и Валеркин ватники, принес корзину, поставил в корму. Подув на угли костра, раскурил папиросу, толкнул Валерку:

— Вставай-ка, эй, утиный заступник. Закоптили этих, айда за свежими… Аль не поедешь?..

Валерка вылез, протер глаза. Спросонья хотелось пить.

— Ну, чего киселеешь? Я все уж собрал, поехали. Сегодня не так густо будет, однако постреляем.

Плыли молча.

— Тебя на свое место, али еще где высадить?

— На свое.

Валерка выпрыгнул из лодки и, встав опять на островке, смотрел, как ходили под рубахой Федоровы лопатки, как вздымались весла.

Бросив на землю ватник, он сел, раздвинул ветки и смотрел, как умащивается в своем закутке Федор, всплескивает, качая лодку, шелестит листвой деревец.

Затихло. Валерка положил рядом патроны, зарядил ружье.