Валеркина охота

Однако мать неожиданно, без упреков, дала денег, и Валерка, купив боеприпасы, целый день заряжал патроны, сопя от серьезной работы, где нельзя ошибаться. Впервой готовясь к большой охоте, вспоминая данные накануне советы, он уложил рюкзак, захватил отцовский плащ и ватник, завернул в одеяло чехол с ружьем и, взвалив все это на плечи, даже засомневался, не много ли набрал. Но, когда дотащил этот груз до реки и увидел то огромное количество скарба, какое навалил в лодку Федор, совершенно остолбенел. Там были и ящики, и мешки, и ватник, и тулуп, и даже странная железная бочка на ножках и с дырявым дном.

— Готов, стало быть? — поприветствовал его Федор. — А я уже жду. Все ли взял? Не забыл чего-нибудь?

Валерка перекинул в лодку свои пожитки, перевалился сам, и Федор, поднатужась, с придыхом эхнув, отпихнул лодку от берега, прошлепал по воде, подпрыгнул, залез на корму и, пробравшись к лавке, сел на весла.

Невысокий, коренастый, с жесткими от работы коричневыми руками, таким же коричневым лицом, покрытым густой черной щетиной волос, по неделям не знавшим бритвы, Федор сохранил к шестидесяти годам силу и сноровку. Всю жизнь проработав на воздухе, у земли и на ней самой, он пользовался завидным здоровьем, не имел седины в волосах и на покосах не уступал молодым колхозникам.

В его руках монотонно вздымались весла; как гигантская водомерка, тяжелыми рывками шла лодка, и почти час без передышки греб Федор, пока и его, наконец, не умотали тяжелые весла.

…Лодки, большей, чем у Федора, в округе не было. Задумав строить ее, он наготовил досок, жердей, смолы, принялся за дело с размахом и просидел с топором почти месяц. Злясь, оттого что лодка получилась громадная, взрываясь от шуток и советов односельчан, потому что переделать ее было уже нельзя, и когда наконец окончил и сел за неподъемные весла — осталось только смириться с тем, что перестарался, что лодка донельзя тяжела.

Но, когда он сплавлял на ней с дальних покосов по пятьдесят пудов сена за раз, положив на борта жерди, навалив целый стог, едва оставляя место, чтоб сесть, оценил свое детище и уже добродушно отвечал на шутки по поводу размеров его чудо-лодки.

Наконец причалили, кряхтя, вытащили лодку, разгрузили. Нарубив лапнику, поставили на него палатку, сшитую из грубой парусины, рассортировали вещи, прибрались и, едва окончив бивуачные дела, взяли ружья и поплыли в заводи на зорю.

Еще наносило сверху дневным жаром, но из леса, с берегов, по воде потянуло чуть заметно вечером, предтуманными сумерками, прохладой. Далеко-далеко бухнул выстрел.

— Эк, неймется кому-то, — Федор поморщился. — Нет у людей терпения. Еще полчаса до срока. Ведь, коль дружно начать, утка безумеет, сама на ружье летит.

Валерка, свято чтивший все охотничьи традиции и законы, еще в пору приготовлений к поездке мечтал наконец-то услышать дружный охотничий салют в шесть часов.

— И заметь, — говорил Федор, — ни выстрела раньше времени, а потом все дружно как начнут, загремит, загремит… Утка, где бы ни была, на крыло встает, и тут уж не зевай.

И вот кто-то нарушил этот запрет, и уже ожидались еще выстрелы, но сгущалась на воде тишина, нежились и плыли низом запахи сена с далеких лугов.

Валерка высадился на островок, так себе островок, кочка с деревом, пять шагов всему острову, но есть где присесть, где спрятаться. Федор отплыл недалеко, въехал меж двух деревец, нагнул их, связал вершинки, загородив листвой лодку, и затих..

Валерка держал ружье стволом вверх и считал секунды:

— Еще тридцать, еще двадцать… — Бухнул на старице выстрел, потом еще два и вот: издали, с боков и вроде рядом-рядом заухали, загудели из разных калибров.

Он дернул спуск — сухо треснула бездымка, тарарахнул дуплетом Федор, и уже где-то свистели крыльями потревоженные пальбой утки, колыхаясь, солдатиком встала брошенная в воду гильза, словно звучала музыка, лопался от выстрелов воздух, — началась охота.

Он сжимал ружье, высунув голову из куста, ждал. Шли минуты, стреляли на старице и озерах, а здесь не было ни одной утки. И вот наконец: он впился глазами в точки на небе. Они близились, превратились в уток, завернули к ним на заводь, стремительно прошли над Федоровым укрытием и, метнувшись от всполоха выстрелов к Валерке, улетели, провожаемые движением его ружья. Он ошалело оглянулся и встал:

— Дядь Федь?! Убил! — и увидел серый комочек на разутюженной воде, недалеко от лодки.

— А ты чего же?

— Не знаю… Как-то так уж, — он сел было, но вскочил опять. — С полем вас, дядь Федь!

— Да не шуми ты, отстегнешь птицу…

А какое там было «отстегнешь»… Словно грачи над пашней, кучно летели утки. Чирки и кряковые, нырки и серые, низко и рядом, в одиночку и стаями. Валерка уже не вел стволом, а дергал ружье, видя размыв работающих крыльев, длинную, вытянутую шею, и стрелял, стрелял… бросал под ноги гильзы, расстелив патронташ, кинув на землю мешочек с запасными патронами.