Валигура

Услышав этот вопрос, Дзиерла аж присела, так ей стало весело. Долго не могла говорить от смеха.

Две Халки смотрели на неё, очень удивлённые… что же это могло означать?

Глаза её ещё долго издевательски смеялись, хоть уста уже смеяться перестали.

– Значит, говори, – настаивали Халки, – как же они выглядят?

Дзиерла колебалась ещё, размышляя, сделать ли из них страшилищ или бедным девушкам глаза открыть.

В комнате больше никого не было. На лавке под оконцем сидели две Халки, набросив друг другу на плечи ручки, прислоня головки висок к виску, с глазами, уставленными в старуху, которая сидела на полу у их ног, завернувшись покрывалом, обвешенная шнурками чёток и украшенная осенними цветами. Дзиерла огляделась и положила на уста палец.

– Таких юношей, как они, ни я отродясь, ни вы не видели, и, может, не увидите! Пусть ваш старик плетёт о рогах на голове и когтях на руках… и клыках, как у волков… они так красивы, как девушки, кровь с молоком, и весёлые как птички, хоть из них кровь льётся… а смелые и мужественные!!

Девушкам показалось, что Дзиерла над ними шутит.

– Не болтай, – отозвалась старшая, которая чаще из них двоих говорила, – не шути над нами. Мы знаем, что они страшные, беспощадные, и что мясом людским живут…

Дзиерла ударила в ладоши.

– Ох! Ох! – начала она. – Что же я вам расскажу, несчастная, когда вы мне верить не хотите, – пожалуй, промолчу.

– Говори, говори, но правду! – прибавила младшая.

Дзиерла схватила горсть песку с пола.

– Могу поклясться, что правду говорю, – сказала она, – красивые люди. Есть и у нас батрачки не уродливые, но где нашим до них… как воробью до щегла…

Девушки остолбенели от удивления. Дзиерла, пользуясь этим, с великой поспешностью с обычным приувеличением начала обрисовывать красоту своих немцев, их человеческие привычки, такой разум, что без речи обходиться умел. Наплела так много разных вещей, что не заметила, как много могла увидеть и услышать в короткое время, когда была при них в сарае.

– Э! Дзиерла, – отозвалась старшая, – какие ты рассказываешь нам басни, а когда же ты в эти немногие часы стольких вещей могла насмотреться и наслушаться? Для этого тебе бы нужно с ними сидеть дольше, чем ты была в сарае!

Они улыбнулись старухе, которая немного смешалась изамолчала, поправила платок, чтобы закрыть лицо и глаза; закашляла, что-то запела и хотела изменить разговор, но у Халок были в голове немцы.

– Говори, хотя бы придумала! – сказала старшая.

– Я уж больше ничего не знаю, – сказала баба.

– Если бы немцы были такими, как ты говоришь, – прибавила старшая, – за что бы отец их так нетерпел, что когда их вспомнит, зубы у него скрежещут и руки сами сжимаются на груди?

– Что мне нашего пана, отца и князя белого осуждать, – сказала Дзиерла, – разве я знаю, почему он их за людей не считает, говорю что глаза видели, что уши слышали… и только…

В этот день уже не было о них речи.

Вечер был светлый, две Халки, как всегда, пошли вместе, взявшись под руки, гулять по дворам, по валам, а, гуляя, то смеялись, то пели, то шептались вполслова, потому что им достаточно было знака, шёпота, кивка, чтобы понять друг друга. А когда так шли неспешными шажками размечтавшиеся и грустные девушки, и проходили около забора, который огораживал пустой домик ксендза, из него как раз выбрался Герон и выглядывал через щели. Вдруг он задражал и протёр глаза. Ему показалось, что, пожалуй, какое-то белое облачко перед ним проплыло.

Две Халки мелькнули перед ним и остановились.

Они стояли так немного времени, не зная о нём, точно специально для того, чтобы он лучше присмотрелся. Так как щель сверху для его жадного взгляда была слишком узка, Герон упал на колени, забыв о больной ноге, приклонился к самой земле, пожирая их глазами.

Две Халки улыбались друг другу и о чём-то шептались, одна другой поправляла на голове веночек, смех, как птичья песня, зашелестел в воздухе и исчез.

Герон не мог подняться с земли, преследуя их глазами.

Как раз в это время вышла старая Дзиерла и, увидев его лежащим на траве, угадала, на что он смотрел, что увидел.

Какой-то страх её сначала охватил, а потом пустая весёлость.

Пошла помочь встать Герону с земли, и сильно ему пригрозила.

Немец всякими способами, руками и бормотанием слов, какие выучил, пытался добиться от Дзиерлы, кто эти две белые, такие чудесно красивые и так страшно друг на друга похожие девушки. Баба, вертя руками, отгоняла вопросы, отказывала в ответе, но смех и радость смотрели из её старых глаз.

Так вошли они в домик, а Герон ничего более срочного не имел, как поделиться с Гансом информацией о двух красивых, как ангел, девушках. Ганс не хотел верить.

– Где ты тут мог красивую девушку увидеть? – воскликнул он. – Сколько мы этих краёв проехали, сколько видели этих лиц в белых платках, и все были, как дьяволы, страшные!

– Этих двух хватит за тысячи! – начал Герон с пылом. – Ты знаешь, что у нас в городах и бургах довольно красивых лиц, что солнце не опалило и работа не сделала серыми, но таких отродясь не видел, не мечтал, что такие могут быть на свете!

Ганс смеялся.