Валютчики

Однажды я высказал интересную мысль. Cмысл примерно такой: какими вечными бывают минуты и какой короткой вечность. Ушел в историю сотканный из мгновений сюжет. Уйдет год, десятилетие. Закончится Жизнь. Начнется сначала. Так устроен мир. Наша галактика летит к апексу на границе созвездий Лиры и Геркулеса. Там Млечный Путь с притаившейся на отшибе солнечной системой, в которой на еще большем отшибе облюбовала местечко матушка — Земля, столкнется с подобными галактиками с метагалактиками. Произойдет вселенский взрыв. Звезды, планеты, кометы превратятся в пыль, в газ. Газ заполнит пространства и станет концентрироваться. Уплотняться. По спирали, по желобу, по одной их сторон треугольника вновь покатятся твердые шары. Бесчисленное их количество. У каждого будет своя орбита. Свой Путь. На самом разумном, отбежавшем на край, куда не дотянутся смертоносные излучения, губительные волны, возникнет Жизнь. По вселенским меркам она будет непродолжительной. По меркам существ, возродившихся на нем, вечной. Как торговля Нали печеньем с конфетами, как моя возня на рынке валюты. У каждого свой путь, уготованный Богом, Природой при рождении. Необходимо приложить усилия, чтобы найти, выйти. Пойти по нему. Иначе жизнь получится как у всех — стартовал с толпой, побежал, пихаясь, стукаясь плечами, кусаясь зубами в окружении не видящих ни перед собой, ни вокруг, телесных манекенов. До определенного сотканной самим для себя Судьбой, Финиша. А путь проляжет своей дорогой — мимо. И винить будет некого.

Центральный рынок пыхтел не списанным на свалку истории паровозом. Внешний с внутренним виды обновлялись. Строились крытые павильоны, вырастали сваренные из балок с трубами прилавки. Входные ворота заменились более весомыми, с шайбой наверху. Когда наступал конец рабочего дня и ворота запирались, кавказские юноши взбирались по балкам на верх, спускались к сложенным на территории мешкам с овощами, фруктами, ящикам с апельсинами, хурмой, мандаринами. Не отставали доморощенные циркачи. Скорее, доказать состоятельность. Мешков с другой тарой у них не было. Но суть южного базара, дух, оставались неприкосновенными. За столетие дух настоялся настолько, что мог составить конкуренцию замурованным на века крымским винным погребам. Или французским, сохранившим запах потной от седла задницы Александра Первого с немытыми же после боевого похода задницами коронованных особ, низложивших коротышку Наполеона. В крымском случае залежались три бутылки, наполненные вином при жизни Пушкина. Во французском во времена Мюрата похозяйничала чернь, не отличавшаяся от черни в других государствах. Разве, как до этого в Англии, догадавшаяся, что короля надо бы сохранить, чтобы было на кого молиться, тут-же грехи сваливать. В отличие от русской, которая самого Бога не пощадила, оказавшись на ледяном революционном ветру «голой как сокол». На ростовском базаре нет-нет, да аукнется дикими племенами. Или смешавшимися с местными ордами беглыми холопами, по примеру Великого Новгорода с демократическим вече создавшим вольницу с кругом.

Царского прыжка доллара, которого ждали занимающиеся валютой граждане, опять не произошло. Ни в январе, ни в феврале. С тех пор, как август девяносто восьмого углубил траншею между умными и недалекими среди последних объявилось много товарищей, притормаживающих сбережения в расчете на манну небесную. Но даже в Библии Господь снабжал ею Моисея с израильским народом не ежедневно. Доход приносили первые дни отходняка, который обеспечивали пробухавшиеся граждане. Потом все становилось на места.

В середине марта прошел слух, что бригадира валютчиков выпускают из Богатяновской тюрьмы.

— Восемь лет сроку, — недоумевали менялы. — Освободить могут по половинке или по двум третям.

— За убийства дают условно, а вы про валюту. Если хотите знать, его упекли ни за что, — разъясняли суть посвященные. — Каждого из нас с успехом можно оформить на любой срок. Потому что демократия.

Мимо часто проходил отец Призрака, по крестьянски комковатый, краснолицый мужчина за шестьдесят лет. Я интересовался судьбой сына, он успехами. Откровенничал, чтобы вызволить из тюрьмы, пришлось продать имущество. В один из дней я спросил, откуда пошли слухи.

— С места сорвать удалось, — неопределенно сказал отец. — Пока молчи, чтобы не спугнуть.

— Сам узнал от ребят, — пожал я плечами. — Не очень поверил, все-таки восемь лет.

— Расстрельные откупаются. По телевизору не видел? — возмутился крепкий мужчина. — Замочил одного — двоих, дело закрыли. А мой не убивал. За что держать?

— Тоже думал, — согласно закивал я. — Ни с хрена восемь лет.

— Языком надо меньше молоть, тогда было бы как у людей.

Признание укрепило в мыслях, что все покупается и продается. Который год кружится бал проституток в рейтузах под подолами холщевых платьев. Конца вальсу не видно.