Вальхен

Дитрихом, как они уже выяснили, звали денщика. Именно он всегда приносил бельё в стирку. Немцы практически не замечали обитательниц кухни, если только не нужно было что-то им приказать. Питались они, видимо, в какой-то немецкой столовой, потому что дома обычно еды не требовали и не готовили. Вечерами из комнат доносились то оживлённые разговоры и громкий смех, то резкие выволочки, которые устраивал офицер денщику. И лишь переводчик, тоже носивший офицерскую форму, время от времени с интересом поглядывал на молчаливую женщину, которая, несмотря на тяжёлую работу и недоедание, была красива, явно умна и хорошо образованна. Он уже успел рассмотреть и оценить домашнюю библиотеку, разместившуюся на стеллажах в комнатах, и замечал, что время от времени на полках происходят изменения: исчезает одна книга, встаёт на место другая.

В отсутствие немцев Валя аккуратно пробиралась в бывшую детскую и, стараясь не сдвинуть лежавшие везде вещи, доставала очередной томик.

Однажды переводчик явился в непривычное время — среди дня. Он нёс в руках несколько пачек книг, чем-то кое-как связанных, из солдатского ранца за его плечами тоже выглядывали корешки. Анна Николаевна постаралась не выдать своего удивления, а Валя изумлённо вытаращила глаза, но, заметив строгий взгляд матери, быстро отвернулась и уткнулась в свою книжку, раскрыв её где попало. Немец деловито выложил трофеи на стол в комнате и стал складывать их в аккуратные стопки. На минуту задумался и направился в кухню.

— Ich brauche ein Seil oder einen Draht[49].

Анна Николаевна развела руками и покачала головой.

— Не притворяйтесь. Вы понимаете немецкий. Может быть, не хуже, чем я — русский.

Глаза женщины полыхнули таким испугом, что немец усмехнулся, будто его позабавила эта реакция.

— Я прав? У вас хорошее образование и сильный немецкий?

Анна Николаевна испуганно молчала.

— Не бойтесь. Я никому не скажу.

— Почему? — осмелилась спросить женщина.

— Почему не скажу? Им, — презрительный кивок в сторону комнаты, — это знать не обязательно. Гауптштурмфюрер не любит умных, а этому… ден-шику… так, да?.. вообще не положено много знать. А мне вы… интересно. Среди этого… как это у вас говорят… быдла?.. говорить не с кем.

— Вы так называете товарищей по армии?

Офицер холодно улыбнулся:

— Они мне не товарищи. Я отбываю с ними службу, чёрт её забери. Надеюсь уцелеть и вернуться домой.

— Вы же офицер. Как же так? Разве не…

— Я не… как это… не поддержаю идеи войны, если вы об этом. Никакую войну. Ни здесь, ни где-то ещё, — так же ровно и почти без эмоций сказал немец. — Но то, что мы есть побеждённые в прошлой войне, это… не слишком приятно. И будет неплохо, если мы rehabilitiere dich.

— Реабилитируем себя… — задумчиво повторила Анна Николаевна. — Вы считаете, что убивать мирных людей — это реабилитация страны? Перед кем?

— Реабилитация будет в глазах немецкого народа, когда мы победим.

— И вы так спокойно говорите об этом… Вы пришли в чужую страну убивать и грабить… зачем? Что мы вам сделали? В чём виноваты те евреи и крымчаки, которых расстреляли за городом?

Немец пожал плечами.

— Евреи виноваты только в том, что они евреи. Вождям нужна была идея, под которую можно развязать войну и… как это… оттяпать хорошие территории. Для этого идея национал-социализма об уберменш и унтерменш[50] — ничуть не хуже любой другой. Если люди готовы за неё умирать. Или не готовы, но обязаны. Мне это… не слишком интересно. Я просто выполняю закон. Хорошо, что я знаю языки. Поэтому я переводчик, а не командую людьми или танками. Убивать довольно противно, а я могу это не делать. Война — циничная вещь. Если бы не напали мы, то Сталин напал бы на нас.

— Советский Союз не собирался ни на кого нападать.

— Я умею читать, фрау. И по-русски, и по-польски. Я читал ваши газеты перед войной. Всю страну готовили к войне.

— Нас готовили отражать нападение…

— Я не идиот, фрау. Да и вы тоже. В ваших газетах открыто писали про будущую войну на чужой территории, в Европе. — Переводчик говорил ровно, спокойно, холодно, будто и не спорил, а просто констатировал факты. — Что у вас писали в сороковом году про новые территории[51]? Что на этом Союз не остановится, чтобы… как это там… — он щёлкнул длинными тонкими пальцами, — «освободить рабочих и крестьян от капиталистов во всей Европе». Это, по-вашему, не подготовка к нападению? Поэтому кто первый — тот и прав.

Валя изумлённо слушала этот странный разговор, застыв над открытой книгой, в которой не понимала ни слова.

Тем временем немец вернулся к вопросу, с которым пришёл:

— Повторяю: мне нужна верёвка, или провод, или что-то… Да, и ещё — во что завернуть. Я хочу, чтобы книги доехали до моего дома в целости.

— Это же книги… из библиотеки, — Анна Николаевна вдруг разглядела возле корешков на обложках наклейки с цифрами, — русские.

— Теперь они будут в моей библиотеке. Это приличная научная литература.

— И вам… — Анна Николаевна осеклась, испугавшись. Но офицер её понял.