Вальхен

— Он эвакуацией больных руководил. А когда самых тяжёлых везли на машинах, на немцев наткнулись. Те хотели всех выгрузить и оба грузовика забрать. А доктор не дал. Стал с ними препираться, а шофёрам велел, пока разговаривает, с места рвануть и постараться уехать. Ну, те так и сделали. Немцы плюнули, вслед постреляли, но догонять не стали, а его убили.

Костас обернулся к парню.

— А ты откуда подробности знаешь?!

— Я был в грузовике. Сестрёнка моя там ехала. Лежачая. А я медикам помогал грузить всех и с ними поехал — проводить, ну, помочь там. А потом пешком вернулся: мать и братик здесь остались.

— Детишек-то спасли? — спросил кто-то из женщин.

— Да, успели. Проскочили, пока боёв не было. Всех до порта на южном берегу довезли. Сказали, на Тамань переправят.

— Отец и не стал бы меня прятать, я думаю, — сказал Костас. — Не такой он был, чтобы других под расстрел подводить. И с собой взять не имел права — каждое место на счету.

— Ну вот что, — вмешалась Марьяна. — Раз решили, бери, Костя, карандаш… вот у меня есть… записывай, что сдают. Ни у кого листочка нет? На крышке чемодана изнутри пиши! А третьим кого выберем?

— Давайте Асие, как старшую!

— Давайте, давайте!

— Асие бита́, — сказала тихонько Валя, вдруг вспомнив, как обращались к старшим в татарской части города, — соглашайтесь, пожалуйста! Пока опять не перессорились…

Асие поднялась, ухватившись за Валину руку, выпрямилась, аккуратно поправила платок и церемонно по-татарски поклонилась. Странно выглядел этот поклон в грязном, душном, переполненном телячьем вагоне, но именно он вдруг успокоил, снял часть напряжения, витавшего в воздухе.

— Тогда складывайте продукты в чемодан, а воду, у кого есть, рядом, — громко сказала Марьяна.

Асие села возле чемодана и стала разбирать продукты: эти хранятся подольше, эти съесть в первую очередь.

Шевеля губами, Асие считала обитателей вагона и натруженными узловатыми пальцами аккуратно делила сегодняшнюю часть провизии, стараясь, чтобы порции были равными.

Тем временем парни выломали доску в своём углу вагона и слегка расширили ту щель, что была в другом конце. Постепенно народ разместился, разделившись, как предлагала Марьяна, на мужскую и женскую стороны.

Еда и вода достались всем понемногу, остальное было закрыто в чемодан, и на нём для Асие устроили подушку из Марьяниной кофты. Тем временем спустилась южная ночь, крыша вагона слегка остыла, и стало не так жарко. Валя утомлённо подрёмывала, прислонившись к жёсткой шершавой стене. Вагон трясло, лечь было негде, и люди пытались заснуть сидя. Тревожная дрёма эта не походила на нормальный сон, но всё же давала что-то вроде отдыха после тяжкого и нервного дня.

На рассвете поезд дёрнулся и остановился. Через минуту резкий стук открываемых дверей разбудил и тех, кто не проснулся от остановки.

— Шнелль! Шнелль! Тоалеттен! Фюнф минутен! — кричали солдаты, показывая, что нужно вылезать из вагонов.

— Пять минут нам дают на туалет! — крикнул кто-то из парней тем, кто ещё не понял, в чём дело.

Люди неловко выпрыгивали из вагонов, не успев проснуться как следует, разминая затёкшие ноги, руки, спины.

В серых сумерках стали оглядываться: какие туалеты, где?

— Шнелль! Шнелль! — торопили конвоиры.

— Вы должны быстро сделать туалет на месте и грузиться обратно! — прокричал невесть откуда взявшийся переводчик, маленький, плюгавый, явно из русских. — Тогда вам дадут еду!

— Что, вот прямо так? Все вместе? — спросил кто-то из девушек.

— Кому надо, тот и так обойдётся!

Несколько девушек возмутились:

— Пусть нам хотя бы разрешат по разные стороны состава разойтись! Нельзя же так!

— Не разрешено! — заявил переводчик. — У вас осталось три минуты!

Поднялся крик. Девушки плакали от стыда и унижения, парни ругались, все старались отвернуться друг от друга, но деваться было некуда: дырки в вагонах были ничуть не лучшим вариантом.

Валя с ужасом смотрела на всё это, не понимая, как быть, что делать. Ей казалось невозможным вот так смириться с этим диким туалетом на виду у всех, но и терпеть было невмоготу. Она стояла со слезами на глазах…

— Вот что, девочка, — сказала ей Нина, помогая своей Маринке аккуратно надеть штанишки, — нет здесь мужчин и женщин. Одна беда есть, общая на всех. И это не самое большое испытание. У нас впереди много чего ещё. Это их способ нас унизить. Просто не думай об этом, будто и не ты здесь. Главное не в этом, главное — в душе не оскотиниться, не грызться со своими. Вот это страшно.

А солдаты вдруг развеселились: они кричали что-то друг другу, показывали пальцами, один достал фотоаппарат…

— Сволочи! — Какой-то парень не выдержал и кинулся на фотографирующего солдата.

Выстрел… парень неловко упал в траву, голова его неестественно завернулась… тихое «ах» пронеслось над насыпью.

— Russische Schweine! In die Waggons![63] — закричали солдаты, прикладами загоняя людей в вагоны.

Где-то в начале состава раздалась короткая автоматная очередь, крик, ещё одна…

— Не иначе убегал кто-то, — услышала Валя негромкий женский голос.

Вдоль насыпи шли солдаты с мешками, выдавая по несколько буханок хлеба конвоирам: