Вальхен

Пока солдаты бежали вдоль состава и выдавали хлеб, конвоиры у каждого вагона выхватывали по два человека и сгоняли их в одну группу под насыпью.

Вдоль путей быстро шёл офицер с переводчиком.

— Внимание! — кричал переводчик, стараясь, чтобы его было слышно как можно дальше. — Сегодня ночью была попытка побега! Она пресечена, и беглецы убиты! Если кто-нибудь ещё попытается убежать, за каждого убежавшего будет расстреляно по два человека от вагона!

Несколько солдат направились к группе стоящих под насыпью. В молчании провожали их взглядами остальные. «Убили, всех убили, — крутилось в голове у Вали. — Не убедил их Костя». Валя оглянулась на него. Костас стоял, опустив плечи и глядя в землю, но вдруг сделал резкий шаг вперёд.

— Не дури, Костя, — ухватил его за плечо один из друзей. — Что толку, что тебя убьют? Здесь от тебя пользы больше!

— Это я виноват! Я их не отговорил! Знал же, что… если обнаружат — других расстреливать будут. Пусть лучше меня, чем…

— Костя, — угрожающе сказал парень. — Сделаешь ещё шаг — сам в морду дам. Ты не виноват! Ты что, Серёгу не знаешь? Или Андрюху? Их же отговорить невозможно, если они что задумали. Что теперь…

— Если кто-то ещё попытается уйти через окна, — перебил разговор голос переводчика, — пусть знают, что у нас на крышах ночной патруль!

Ни конвой, ни переводчик не услышали вздоха облегчения и тихих возгласов, прошелестевших по группе из третьего с конца вагона.

— Не наши! Наши ушли! Есть надежда, что ушли…

К людям, стоящим под прицелом четырёх солдат, приближался офицер.

Взгляд Костаса посветлел.

— Герр официр! — крикнул он громко, чтобы его услышали конвой и офицер.

Спутники Костаса напряглись: что он задумал?

Офицер обернулся и сделал несколько шагов в сторону Костаса. Рядом возник переводчик.

— Герр официр! Если охрана убила негодяев, которые убежали, то зачем убивать ещё двадцать человек, которые могут работать на благо Германии? Я уверен, что они не знали о намерении тех людей бежать!

Переводчик растерянно перевёл.

— Герр официр! — продолжал Костас. — Ваша логика и немецкий порядок не могут этого допустить. Ведь мы едем в Германию работать? Чем больше нас приедет — тем лучше?

Офицер изумлённо смотрел на странного парня. А этот русский не так глуп… Офицер повернулся к конвою:

— Abbrechen! In die Waggons![66]

Охранники знаками велели всем расходиться по вагонам. Люди, всё ещё не веря в своё избавление, стояли, будто остолбенев.

— Шнеллер! Шнеллер! Ин ди вагонс! — зазвучало отовсюду.

Пленники кинулись к поезду. У какой-то женщины от пережитого ужаса подкосились ноги. Её подхватили под руки, чтобы не упала, и втащили в дверь. Наверное, ещё ни разу они не грузились в эшелон с такой скоростью.

Костас запрыгнул в вагон, подал руку Асие. Взобравшись, пожилая татарка вдруг распрямилась в полный рост и низко поклонилась Костасу. Тот растерянно смотрел на женщину.

— Что вы, Асие бита?

— Ты молодец. Ты сын своего отца. Он оттуда, — Асие подняла руку вверх, — видит тебя.

Костас ошеломлённо молчал.

— Молодец, Костя! — похлопала его по плечу Марьяна.

— Ну ты моща! — Парни хлопали Костю по спине, подталкивали кулаками. — Даёшь стране угля!

— Отстаньте, ребята!

Поезд дёрнулся и стал набирать скорость. Костас подошёл к чемодану с продуктами.

— Гады, воды не дали. У нас совсем мало. Как теперь до вечера? И продукты заканчиваются. Четвёртый день сегодня… как дальше-то?

— Значит, уменьшим порции, — сказала Марьяна. — Зато вот хлеба лишняя буханка. Не пересчитали они нас, слава богу. Не забудьте, товарищи! Если переводчик или охрана спросит: нас сорок три! Драй унд ферцих! А если, наоборот, станут сами считать — нас и было тридцать девять!

— Спросят они нас, как же! Не настолько они идиоты! Сами сосчитают…

— Пока не считают — молчим! А там видно будет.

День пошёл своим чередом в тревожных мыслях, тяжёлой дремоте, разговорах, со вспышками раздражения, гнева, отчаяния… всё как всегда в этом эшелоне горя, едущем неизвестно куда.

Граница

Неожиданно поезд дал гудок, стал тормозить и остановился. Это было странно — остановка среди дня. Состав стоял, но привычных команд слышно не было, и двери не открывались.

— Где мы? Что это? — стали спрашивать с разных сторон.

Парни, привычным уже способом взобравшись на плечи друг к другу, выглядывали в окна.

— Станция какая-то, похоже. Путей много. Но ничего толком не видно…

— С нашей стороны видно. Платформа… надпись не по-русски… А! Вот это что… — Парень произнёс незнакомое Вале название станции. — Это мы в Польше, значит?

— Сам ты Польша, Колька. Это Белоруссия.

— Она и есть Польша, — встрял кто-то в разговор. — Недавно ещё была Польшей, ты не знаешь, что ли? Эти места в Польшу входили до тридцать девятого года.

— Ладно, неважно, как что называется, сейчас тут один чёрт — фашисты. Здесь, стало быть, у них здесь глубокий тыл, раз они остановились среди дня и не боятся?

— Атас! Солдаты! — Парни едва успели сесть, как двери открылись.

— Шнеллер! Шнеллер! Raus aus den Waggons!

— Чего-чего? — переспрашивали пленники…

— Выйти из вагонов велят, — перевёл Костас.