Валькина жизнь

Степан приползает домой и, утирая с лица кровь, обо всем рассказывает Ольге.

– Давай в милицию звонить, – предлагает он.

– Ага, – побелевшими губами шепчет Ольга. – И что мы им скажем? Что у бандитов деньги заняли?

– А что тогда? – бормочет Степан.

– Не знаю, – шепчет Ольга, у которой дрожат руки.

– Давай укроем Настю? – предлагает Степан. – Спрячем. У матери моей, например. Или еще где. А?

Но тут Ольга не выдерживает. Она начинает выть. Тихо, чтобы не услышала спящая в комнате дочка. И от этого вой ее кажется еще страшнее.

– Да пропади все пропадом, – воет она. – Продадим нашу квартиру и вернем деньги. Я свою кровиночку не отдам. Звони этой мрази. Пусть подавятся.

Степан звонит по номеру, который дал ему татуированный. И через пару часов качки приезжают к ним домой. Однако предложенное Ольгой решение вопроса их не устраивает.

– Это когда ж вы, козлы, еще ее продадите, – хмыкает татуированный. – Сейчас такую драную хрущевку торговать долго придется.

– Других вариантов нет, – отважно заявляет Ольга. – Тогда забирайте меня. Только дочь не трогайте.

– Нам с тебя что, сало топить, овца? – хрипит бритоголовый. – Нам твоя недокормленная малолетка интереснее.

– Скажите, что вам надо. Мы все сделаем. Только не трогайте ребенка, – мертвым голосом произносит Ольга.

– Значит, вариант такой, – деловым тоном произносит татуированный, – вы, бакланы, переписываете на нас свою квартиру в счет долга.

– Ладно, – шепчет Ольга. – Но вы нам что-то с нее дадите?

– Корова дойная, это ты нам должна, забыла? – хрипит бритоголовый.

– Но, – дрогнувшим голосом бормочет Ольга, – квартира дороже стоит, чем наш долг. Даже со всеми процентами.

Она обращается к татуированному, распознав в нем старшего, который может принимать решения.

– И что с того? – хмыкает татуированный. – Мы можем ее и не забирать. Отдавай деньгами. Как выходит по счетчику. До понедельника.

– Так быстро не получится, – скулит Ольга, заглядывая татуированному в глаза.

– Тогда вариантов ноль, – морщится тот. – Сама смотри, что тебе дороже.

– Квартиру трудно переписать, в ней ребенок прописан, – бормочет Ольга. – Даже приставы отступили.

– Ты, корова, мы тебе что, приставы? – рявкает бритоголовый, наседая на Ольгу. – Ты своего ребенка хоть удави. А то мы поможем. Поняла?

Ольга послушно кивает, отступая в сторону более спокойного татуированного. Качки уходят, а Ольга без сил опускается на табуретку.

– Господи, господи, – бормочет она, – лишь бы маленькую не тронули.

На следующее утро Ольга отправляется бегать по знакомым. Заплатив кому надо, она в два дня выписывает Настю из квартиры и прописывает ее у своей сестры. Туда же они со Степаном перевозят ценные вещи. Еще через день Степан по договору купли-продажи переоформляет квартиру на какого-то Саляева Руслана Газеевича.

– Теперь мы в расчете? – мрачно спрашивает у татуированного Ольга, передавая качкам ключи.

– В расчете, – кивает тот.

– Ребенка не тронете? – уточняет Ольга.

– Живите-поживайте, – хмыкает татуированный.

Потеряв жилье, Степаново семейство переселяется к Ольгиной сестре. Сестра Лена явно недовольна. У нее муж и сын. В двухкомнатной хрущевке с комнатами трамвайчиком такому числу людей явно тесновато. Но делать нечего: в бывшей родительской квартире у сестер равные доли.

– В тесноте да не в обиде, – бормочет Степан, устраиваясь спать на постеленный на полу матрас.

Ольга в ответ бросает на него презрительный взгляд.

69

Шестьдесят восемь лет. Валя сама почти забывает о своем дне рождения. И дело даже не в том, что дату никак нельзя назвать круглой. Просто в жизни у нее все совсем как-то не кругло. Тяжелая физическая работа изнуряет. От нее в груди все чаще что-то жжет. Изжога, наверное. Идти к врачу Валя не хочет. Пару лет назад она уже была на больничном. И помнит, что заработок ее при этом уменьшился. А ей нужны деньги. Часть надо отсылать в Москву дочери. Часть отдавать Степану, который так и не работает. А ему семью кормить. И кормилец у этой семьи один – она, Валя. О возврате долга она уже и не думает. Дворничихи с ней больше не разговаривают. А Петровна, уезжая в свою деревню, сказала:

– Будь ты проклята, Николаевна. Ты и сынок твой непутевый.

Прямо так и заявила при всех. И ответить ей было нечего. А остальные бабоньки лишь согласно при этом закивали. Но поделать Валя ничего не может. Не бросать же детей на произвол судьбы? Поэтому, выпив валерьянки, а чаще – водочки, она каждый день идет на работу, опустив голову, чтобы случайно не встретиться взглядом с кем-нибудь из дворничих. До дня рождения ли здесь? И вдруг накануне ей звонит Степан.

– Слушай, мать, – орет он в трубку, – мы к тебе завтра всей семьей нагрянем.

– Зачем? – пугается Валя.

– Как зачем? Праздновать! Не забыла еще? – хмыкает Степан.

– Нашли праздник, – бормочет Валя.

– Мать, воскресенье же, – настаивает Степан, – ты все равно не работаешь. Мы придем, посидим.

– Может, не надо, сынок? – пытается возразить Валя.