— Чёрт тебя побери, святоша! Сейчас ты у меня быстро очнёшься! — заорал Пикколомини и, чертыхаясь, вошёл внутрь и направился к монаху, который сидел в углу» уронив голову на грудь.
Взбешённый граф схватил его за капюшон сутаны и сильно встряхнул. Минорит как-то неловко, боком свалился на землю, сплошь покрытую навозной жижей. Приглядевшись, Пикколомини, к своему удивлению, обнаружил, что тот мёртв: на спине бедняги, как раз между лопаток, он заметил небольшое отверстие от удара кинжалом.
— Монах убит, ваше высочество, — с замиранием сердца доложил герцогу Пикколомини.
— Убит? — несказанно удивился Валленштейн.
— Да, ваше высочество, убит кинжалом в спину, причём совсем недавно, — подтвердил граф.
— Это немыслимо! — воскликнул Деверокс, находившийся тут же. — Я лично запер его в хлеву!
— Значит, кто-то очень не хотел, чтобы мы допросили этого минорита, — подвёл итог Валленштейн. — Всюду враги! Всюду враги!
Пикколомини крепко задумался и затем, что-то пробормотав себе под нос, вышел вон. Он вернулся к хлеву и попытался обнаружить какие-либо следы неизвестного убийцы. Однако, отвратительное зловоние выгнало его прочь, выругавшись, граф, обогнув свинарник, направился к яблоневому саду. Лунный свет довольно ярко освещал его изящную фигуру, бросая на землю странную длинную тень. Рассеянно глядя себе под ноги, граф внезапно заметил широкую и приземистую тень с каким-то странным предметом в руках, удивительно напоминающим топор. Пикколомини отпрыгнул в сторону и быстро обернулся, нащупывая эфес шпаги. Перед ним стоял некто, напоминающий средней величины медведя с тяжёлым топором на длинном топорище, зажатом в крепких узловатых крестьянских руках. Местный шульц резко взмахнул своим страшным оружием, граф легко увернулся от удара. Топор со свистом рассёк воздух и по самый обух вонзился в землю. Крестьянин выругался, вырвал топор и снова взмахнул им, но опять Пикколомини, мгновенно пригнувшись, пропустил над головой смертоносную сталь. Взбешённый неудачей, шульц попытался рубануть врага по ногам, но граф успел высоко подпрыгнуть. Собравшись с новыми силами, шульц поднял свой топор, и опять его постигла неудача. Так продолжалось ещё некоторое время, пока графу порядком не надоело забавляться с неуклюжим мужланом. Прежде чем шульц успел выпрямиться после очередного удара, Пикколомини тяжёлым ботфортом двинул его по рёбрам, свалив на землю. Сильные мускулистые ноги действовали, как стальные пружины, изящная, но сильная рука рванула из ножен шпагу и прежде, чем поверженный шульц успел опомниться, к его глотке прикоснулось остриё толедского клинка.
— Убивай! Будь ты проклят! — затравленно прохрипел крестьянин.
— Не ведаешь, что творишь, несчастный, — тихо сказал граф. — Пытаешься совершить смертный грех и отнять у меня жизнь, дарованную Господом.
— Убивай! Чего медлишь? — воскликнул шульц.
— Мне, рыцарю, не к лицу воевать с мужланом, тем более что не я даровал тебе жизнь, но сам Господь, и вообще ты мне уже порядком надоел, старый дурак! — с этими словами граф хладнокровно вложил шпагу в ножны, повернулся к ошеломлённому шульцу спиной и быстро зашагал к подворью.
Крестьянин, привстав, опершись на локти, с изумлением глядел ему вслед широко выпученными, ничего не понимающими глазами. Потом, кряхтя, поднялся на ноги, злобно выругался и с размаху всадил в пенёк топор, который чуть не сыграл роковую роль не только в судьбе Пикколомини, но и, возможно, во всей Тридцатилетней войне.
Граф Пикколомини был неплохим наездником, но с ним случилось то, что рано или поздно случается с каждым страстным любителем верховой езды: в один прекрасный день, а именно в пятницу 26 марта он свалился с лошади. Причём не где-нибудь на охоте или на ристалище, а он упал прямо во дворе собственного особняка на каменную брусчатку. Граф тяжело ушибся и серьёзно повредил правую ногу.
Немедленно послали за костоправом или лекарем. Следуя настоятельным пожеланиям самого графа, лакей Курт вместо дворцового лейб-медика Генриха фон Брауна вызвал Отто Штернберга. Тот очень неохотно принял приглашение, но отказаться не посмел. Захватив все необходимые инструменты и лекарства собственного изготовления, Штернберг отправился в особняк графа. Как он и предполагал, у Пикколомини просто была сильно вывихнута нога. Быстро устранив последствия травмы и предупредив графа, что повреждённой ноге некоторое время нужен полный покой, лекарь заверил, что полученные тем ушибы и царапины не идут ни в какое сравнение со вспоротым матросским ножом брюхом или с оторванными пушечным ядром конечностями, раздробленным пистолетным или мушкетным выстрелом черепом.