Валленштейн

— Братья! Если мы уподобимся варварам и применим дефенестрацию[136] по отношению к представителям королевской власти, то это для всего нашего дела будет иметь страшные последствия. У Габсбургов будут развязаны руки и под предлогом подавления бунта они начнут Контрреформацию и полностью аннулируют имперские привилегии. Неужели вы этого не понимаете, братья? Сбросив штатгальтеров в крепостной ров, вы столкнёте всех нас в бездну, в преисподнюю к дьяволу! — попытался он образумить графа Турна.

— Повторяю: прочь с дороги! — процедил тот сквозь зубы.

— Остановитесь, братья, потом будет поздно... — успел крикнуть граф Кински прежде, чем его оглушил удар подкравшегося сзади графа цу Мансфельда.

Граф Славата с громким воплем полетел в крепостной ров, прежде чем приземлиться, ему предстояло пролететь добрых шестьдесят футов. В следующее мгновенье в окно вылетел граф Мартиниц, а затем и несчастный Фабрициус. Рыцари, довольные делом рук своих, с любопытством взирали вниз, но их ждало разочарование: оба штатгальтера отделались ушибами, попав на откос крепостного рва, они благополучно скатились на его дно. Секретарю же не повезло: бедняга свернул себе шею.

— Стреляйте! — рявкнул граф Турн в бешенстве и первым выхватил из-за пояса пистолет и взвёл курок. — Взять их!

Грянуло несколько выстрелов.

Толпа на площади, услышав крик вожака, бросилась к рву. Чудом уцелевшим штатгальтерам пришлось снова скатиться на дно рва. За ними вниз устремились самые ретивые протестанты, размахивая дубинками с железными шипами и обнажёнными шпагами. Положение беглецов стало критическим, но в ту минуту, когда они бежали по рву в сторону подъёмного моста, надеясь под ним найти укрытие от обезумевшей толпы, вдруг из трубы для стока нечистот им помахала чья-то рука.

— Сюда, господа! Время не ждёт!

Им ничего не оставалось, как последовать совету незнакомца. Вскоре они уже на четвереньках вползали под каменные своды замковой клоаки. В повадках незнакомца Славата и Мартиниц угадали лицо духовного звания и не ошиблись.

— Memento mori[137]. Я — светский коадъютор ордена иезуитов Иоганн-Збергардт Нитард, можете называть меня брат Иоганн. — Говорил иезуит по-немецки свободно и, судя по выговору, скорее всего он был уроженцем Саксонии. С ним в сточной трубе оказалась молодая монахиня.

— Сестра Барбара, — представил её иезуит. — Нам едва удалось уйти из кармелитского монастыря, который подожгли еретики, будь они прокляты! — С этими словами коадъютор со скрежетом задвинул ржавую решётку, преграждающую вход в трубу, и с трудом повернул в замке кованый ключ. — Господь надоумил меня разжиться этим ключом, который был спрятан здесь в тайнике, — пояснил иезуит. — Итак, вперёд, дети мои, пока еретики не проникли сюда.

У сестры Барбары в руках уже был зажжённый фонарь, и беглецы отправились в мрачные подземелья Пражского замка. Глубокой ночью Нитард вывел их через потайной ход на одну из тёмных узких улочек Праги.

— Кроме людей из нашего ордена, в Чехии, слава Господу нашему, осталось ещё достаточно добрых католиков, — сказал молодой коадъютор. — Вы можете теперь не беспокоиться за свою безопасность, в Мюнхен вас будут сопровождать мои люди во главе с братом Домиником. Я же пока должен оставаться в Праге, ибо борьба с еретиками требует моего присутствия именно здесь, в Чехии.

Светский коадъютор ордена иезуитов свои слова сдержит, и через каких-то две недели граф Славата и граф Мартиниц уже были во владениях Максимилиана Баварского в Мюнхене.

У самого же патера Нитарда действительно было очень много дел в Чехии, и одно из важнейших — организация внутреннего военного сопротивления католиков протестантским мятежникам, в том числе и ведение тайной контрреформационной деятельности в стране. Все необходимые инструкции он получил во время встречи с личным духовником короля Фердинанда фон Штайермарка, патером Леморменом.