Гуревич. Больше все-таки папу. Когда мы с ним переплывали Геллеспонт…
Доктор
Гуревич. Ну, это как сказать. Вся территория — наша. Вернее, будет нашей.
Доктор. А… очень широк, этот Геллеспонт?
Гуревич. Несколько Босфоров.
Доктор. Это вы что же — расстояние измеряете в босфорах? Вам повезло, больной, вашим соседом по палате будет человек: он измеряет время тумбочками и табуретками. Вы с ним споетесь. Так что же такое Босфор?
Гуревич. Ничего нет проще. Даже вы поймете. Когда я по утрам выхожу из дому и иду за бормотухой, то путь мой до магазина занимает ровно шестьсот семьдесят моих шагов, — а по Брокгаузу это точная ширина Босфора.
Доктор. Пока все ясно. И часто вы вот так прогуливаетесь?
Гуревич. Когда как. Другие чаще. Но я, в отличие от них, без всякого форсу и забубенности. Я — только когда печален…
Доктор. А на какие средства вы… каждый день переходили этот ваш Босфор? Это очень важно…
Гуревич. Так ведь мне все равно, какая работа — массовый сев гречихи и проса… или наоборот… Сейчас я состою в хозмагазине, в должности татарина.
Доктор. И сколько вам платят?
Гуревич. Мне платят ровно столько, сколько моя Родина сочтет нужным. А если б мне показалось мало, ну, я надулся бы, например, и Родина догнала бы меня и спросила: «Лева, тебе этого мало? Может быть, немножко добавить?» Я бы сказал: «Все хорошо, отвяжись, Родина, у тебя у самой ни хрена нету».
Доктор
Гуревич
Доктор. Можете, можете. Довольно. Нам уже по существу все понятно… Кстати, какое сегодня число на дворе? Год? Месяц?
Гуревич. Какая разница?.. Да и все это для России мелковато — дни, тысячелетия…
Доктор. Понятно. Скажите, больной: случаются ли у вас какие-нибудь наваждения, иллюзии, химеры, потусторонние голоса?..
Гуревич. Вот этим обрадовать вас не могу — не случалось. Но…
Доктор. Что все-таки «но»?..
Гуревич. Да вот я о химерах… Ну, для ради чего, например, я изъездил весь свет, пересекал все куэнь-луни, взбирался на вершины Кон-Тики — и узнал из всего этого только одно: в городе Архангельске пустую винную посуду сдавать на улице Розы Люксембург!
Доктор. А еще какие странности?
Гуревич. Очень много. Допустим, является желание, чтобы небо было в одних Волопасах. Чтобы никаких других созвездий. И чтобы меня — под этими Волопасами — лишили бы чего-нибудь: чего-нибудь существенного, но не самого дорогого.
Но что мне до Волопасов и Плеяд, когда я стал замечать в себе вот какую странность: я обнаружил, что, подняв левую ногу, я не могу одновременно поднять и правую. Я поделился моим недоумением с князем Голициным…
…и вот мы с ним пили, пили, пили… чтобы привести головы в ясность… И я спросил его шепотом — не потревожить бы кого, да и кого, собственно было тревожить, мы же были одни, кроме нас никого… так вот, значит, я, чтоб никого не потревожить, спросил его шепотом: а почему у меня часы идут в обратную сторону? А он всмотрелся в меня, в часы, а потом говорит: «Да по тебе не заметно, да и выпил вроде немного… но только и у меня пошли в обратную».
Доктор. Пить вам вредно, Лев Исаакыч…
Гуревич. Будто я этого не понимаю. Говорить мне это сейчас — все равно, положим, что сказать венецианскому мавру, только что потрясенному содеянным, — сказать, что сдавление дыхательного горла и трахеи может вызвать паралич дыхательного центра вследствие асфиксии.
Доктор. Достаточно, по-моему… Значит, с князем Голициным… А с виконтами, графьями, маркизами — не приходилось водку хлестать?..
Гуревич. Еще как приходилось. Мне, например, звонит граф Толстой…
Доктор. Лев?
Гуревич. Да отчего же непременно Лев? Если граф — то непременно Лев! Я вот тоже Лев, а ничуть не граф. Мне звонит правнук Льва и говорит, что у него на столе две бутылки имбирной, а на закусь ничего нет, кроме двух анекдотов о Чапае…
Доктор. И он далеко живет, этот граф Толстой?
Гуревич. Совсем недалеко. Метро «Новокузнецкая», а там совсем рядом. Если вы давно не пили имбирной…