Вальпургиева ночь. Ангел западного окна

А беспокойные пальцы фрау Фромм нащупали некую точку на гладком серебряном завитке, пальцы так и впились в него, мне показалось — не руки, а пауки или какие-то живущие своей жизнью твари, учуяв или увидев добычу, жадно на нее набросились. Они теснились, отталкивали друг друга, алчно кружили все на одном месте, и вдруг раздался негромкий щелчок — крышка отскочила… в ладонях фрау Фромм лежал открытый ларчик.

В два счета я оказался рядом. Она совершенно успокоилась и протягивала мне ларчик, глядя на него с отвращением, словно держала на ладони страшное существо, опасную гадину. Торжество и радость я увидел в ее глазах и то одушевление, которое не объяснить и не истолковать, взволнованность боязливой, несмело приближающейся любви.

Я молча взял ларец. Тут она словно очнулась. Удивленно подняла глаза и вдруг испугалась. Должно быть, вспомнила, что я настрого запретил трогать бумаги и вещи на письменном столе. Робко, растерянно и в то же время торжествующе смотрела она в глаза мне, и я почувствовал: одно слово упрека в эту минуту, и она навсегда покинет меня и мой дом.

Горячий поток загадочного притяжения хлынул в глубину моего сердца, я онемел — упрек, уже готовый сорваться с губ, не прозвучал. Все это пронеслось за одну секунду.

А в следующий миг я взглянул на ларчик. И увидел: на аккуратной подушечке из потертого и посекшегося от ветхости зеленого атласа возлежит Lapis sacer et praecipuus manifestationis[24], кристалл, который незадолго до бегства из Мортлейка снова обрел Джон Ди, — он был вложен в его ладони Ангелом западного окна, полированный кусок угля, подарок Бартлета Грина, сожженный в печке и столь чудесным образом вернувшийся с того света к моему предку.

Я узнал его с первого взгляда, да, никаких сомнений, это он — Джон Ди точно описал сам уголь, ограненный в форме додекаэдра, и прекрасную золотую оправу на ножке. Так, значит, у меня в руках волшебный дар Бартлета Грина и Зеленого ангела…

Закрыть ларец я не решился: судьбе ничего не стоит забрать назад подарок и навеки спрятать под хитроумным замком, ведь случилось такое с Джоном Ди, когда он выбросил за окно подаренные судьбой красный и белый шарики из слоновой кости.

Нельзя терять времени, подумал я. Я-то не ошибусь, мне дано… что? Знание, в отличие от Джона Ди, который ощупью блуждал в потемках.

И я осторожно поднял магический кристалл с обветшалого ложа, внимательно осмотрел винт, соединяющий ножку с оправой, в которую был помещен великолепно отшлифованный кусок антрацита с идеально гладкими черными гранями правильной формы. Подлинное произведение искусства! Я поставил его в центре стола. Черное зеркальце закачалось, вернее, завибрировало, оказалось, что кристалл подвижен, так как закреплен в оправе лишь в двух точках, вверху и внизу; он повернулся влево, вправо, словно ища чего-то, и наконец успокоился, сориентировав свою горизонтальную ось в точном соответствии с направлением земного меридиана, застыв на той линии, где раньше стоял тульский ларчик.

Мы молча следили за этими фокусами. Потом я протянул фрау Фромм руку и сказал:

— Как я вам благодарен, моя подруга, моя… помощница!

Она просияла от радости и вдруг быстро наклонилась и поцеловала мою руку.

Все для меня в один миг озарилось ярким светом. Не сознавая, не желая ничего сознавать, я воскликнул: «Джейн!» — привлек к себе юную белокурую женщину, легко коснулся губами ее лба. Она склонила голову. И вдруг у нее вырвалось рыдание, потоком хлынули слезы, она что-то пролепетала, взглянула на меня в страшном смущении, растерянно, в ужасе и выбежала из комнаты, не сказав ни слова.

Доказательств, подтверждений — целые горы. Как я мог, при той полнейшей ясности, которая царит вокруг, питать какие-то сомнения и трусливо закрывать глаза на совершенно очевидные вещи! Настоящее рождено прошлым. Настоящее есть осознанный нами итог всего, что было в прошлом; ничего другого в настоящем нет. Осознать прошлое, то есть вспомнить, мы можем в любой миг, когда дух наш того пожелает, и потому в потоке времени пребывает вечное настоящее — события прошлого, как ткацкий челнок, снуют по основе, и создается ковер, он распростерт перед тобой и в этот миг неизменен, на нем легко найти и заметить места, где одна или другая цветная нить вплела свой особенный узор. А дальше от узелка к узелку ты можешь проследить движение нити вперед или назад, нить не обрывается, она вечно ткет узоры и вечно создает их смысл; драгоценно само движение нити, оно не имеет уже никакой связи с ковром, с его кратким либо долгим, но в любом случае лишь временным существованием.