Читаем Вальпургиева ночь. Ангел западного окна полностью

— Это вы — привидение, уважаемый, — хрипит он. — Насколько я могу судить. А я все тот же, реальности во мне ровно столько, сколько пристало моей особе. Привидением принято называть вставшего из могилы мертвеца или, бывает и такое, часть его мертвого тела. Но так называемый живой человек — это некто, в очередной раз вернувшийся в земной мир благодаря рождению. Стало быть, всех и каждого следует считать привидениями. Не согласны? Смерть-то что… пустяк, ничего серьезного. А вот рождение… к несчастью, рождением многое определяется. Просто беда! Однако, по-моему, нам стоит потолковать о вещах более важных, а то — жизнь, смерть… эка невидаль.

— У вас что-то с горлом, Липотин? Давно?

— A-а, вот вы о чем… гм, да… — Он страшно раскашлялся и, с трудом отдышавшись, на пределе сил продолжает: — Чепуха. Помните, я рассказывал вам о своих тибетских друзьях? Ага, значит, помните и кое-что другое, о чем я тогда упомянул. — И Липотин опять проводит ребром ладони по горлу, смысл жеста очевиден!

И платок на шее красный…

— К-кто… перерезал вам горло? — От ужаса я заикаюсь.

— Красный главарь мясников, кто же еще. Редкостный мерзавец. Прикончить меня хотел, так пожелали его многочисленные кормильцы-хозяева. Да мозги-то куриные у простака, вот и забыл на радостях, что в моих жилах кровушки нет, да никогда и не было. Зря старался, простофиля, хоть и не задаром, зря, только реноме свое подпортил. Ну и мою внешность… не более того!.. Ш-ш-ш! — Трубка в горле посвистывает и хлюпает, Липотин бормочет, но слов не разобрать. Потом, отдышавшись и отвесив почтительный поклон, сипит: — Уж не взыщите за фальшивые ноты в моих песнях.

Настолько все это страшно, что я не в силах ответить и молчу. Вдобавок мне видится за тусклым оконным стеклом бледное лицо княжны, она подслушивает; ужас, исподволь наполняющий душу, сильнее голоса рассудка; я снова теряю самообладание, которое так трудно мне далось. Надо разрядить нервное напряжение, я поспешно предлагаю Липотину кресло, в котором обычно сидит княжна, — в душе зародилось нелепое подобие надежды: может, если кресло будет занято, княжна не пожалует? Я просто не вынесу, если окажусь лицом к лицу сразу с двумя призраками. Немного успокаивает мысль, что я все-таки жив: не будь я живым, не раскусил бы своих гостей, не распознал бы, что это мертвецы. А Липотин, похоже, угадал, о чем я думаю:

— Неужели вы и в самом деле не понимаете, уважаемый! Ни вам, ни мне не дано различать, кто жив-живехонек, а кто помре. Мы с вами в таком положении, когда знать это невозможно. Где подтверждения, где доказательства? Нет их… Да, у нас, конечно, есть зрение, ну и что это доказывает? А может, видимый мир — лишь игра нашей фантазии. Откуда вы знаете, что раньше, при жизни, видимый мир не был плодом вашего воображения? Подумайте-ка, вы вполне уверены, что мы с вами не разбились тогда в автомобиле? Возможно, вы только вообразили похороны вашей невесты. Почему бы и нет? Или, думаете, такого не бывает? Поди знай, кто на самом деле является творцом наших фантазий! Может быть, весь мир сотворен фантазией и человек жертва собственного воображения! Нет, что ни говори, а «жизнь после смерти» не такова, какой ее представляют иные знатоки, этим умникам ровно ничего не известно, но скажи им хоть слово поперек, у них на все готов ответ. — Липотин торопливо закурил новую сигарету; я невольно перевел взгляд на его горло: не потянется ли дым из-под красного шейного платка. А он уже опять захрипел: — По правде говоря, вы, уважаемый, должны меня похвалить. Увечье-то я потому заработал, что ради вас старался. Если я правильно понял, вам удалось в полном одиночестве претерпеть действие красного зелья, коим тибетские монахи споспешествуют процветанию рода человеческого, и вы ухитрились выжить. Орденский долг повелевал мне не допустить этого. Что ж, бесценный мой покровитель, мы оба поплатились глубокими ранами, и заживают они медленно, черт побери. У вас ведь тоже остался рубец, но не на шее, как у меня, а в мозгу, — перебит центр, в котором обитает бог сна. Там теперь свищ, вот и не поймете, то ли вы живы, то ли уже отправились к праотцам. Но это зло не столь большой руки, свищ он тоже кое-чем полезен, он вам открывает выход на волю.

Я тоже закурил: если от знобящего страха зуб на зуб не попадает, курево — спасение… И будто со стороны услышал свой собственный голос:

— Липотин, давайте начистоту: кто я, призрак или человек?

Старик наклонил голову к плечу, глаза почти совсем скрылись под тяжелыми веками, потом резко вскинул голову:

— Только тот не призрак, кому дана жизнь вечная. Вам дана жизнь вечная? Нет, вам, как и всем людям, дана лишь бесконечная жизнь, а это совсем, совсем другой коленкор! Ох, лучше не ломайте себе голову, все равно не поймете, пока сами не испытаете. Понять можно лишь то, чем обладаешь. А спрашивай не спрашивай, богаче не станешь. Догадываюсь, куда вы клоните: хотите узнать, как же это получается, что вы запросто водите знакомство с привидениями?

Перейти на страницу:

Все книги серии Белая серия

Смерть в середине лета
Смерть в середине лета

Юкио Мисима (настоящее имя Кимитакэ Хираока, 1925–1970) — самый знаменитый и читаемый в мире СЏРїРѕРЅСЃРєРёР№ писатель, автор СЃРѕСЂРѕРєР° романов, восемнадцати пьес, многочисленных рассказов, СЌСЃСЃРµ и публицистических произведений. Р' общей сложности его литературное наследие составляет около ста томов, но кроме писательства Мисима за свою сравнительно недолгую жизнь успел прославиться как спортсмен, режиссер, актер театра и кино, дирижер симфонического оркестра, летчик, путешественник и фотограф. Р' последние РіРѕРґС‹ Мисима был фанатично увлечен идеей монархизма и самурайскими традициями; возглавив 25 РЅРѕСЏР±ря 1970 года монархический переворот и потерпев неудачу, он совершил харакири.Данная книга объединяет все наиболее известные произведения РњРёСЃРёРјС‹, выходившие на СЂСѓСЃСЃРєРѕРј языке, преимущественно в переводе Р". Чхартишвили (Р'. Акунина).Перевод с японского Р". Чхартишвили.Юкио Мисима. Смерть в середине лета. Р

Юкио Мисима

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза