Вальпургиева ночь. Ангел западного окна

Оттокар восседает в пурпурной мантии герцога Борживоя, сжимая в руке скипетр.

Барабан молчит.

В Поликсене закипает лютая ненависть к этой горланящей черни, которую ничего не стоит науськать и соблазнить грабежом и разбоем. «Они свирепее диких зверей и трусливее уличных шавок». И с жестокой радостью предчувствует она неотвратимую развязку: шквал пулеметного огня — и горы трупов.

Взглянув на Оттокара, она облегченно вздохнула: «Он ничего не видит и не слышит, словно погруженный в сон. Дай Бог, чтобы смерть настигла его раньше, чем он проснется».

Собственная участь ей безразлична.

Ворота перед дворцом Валленштейна были надежно забаррикадированы.

Толпа полезла на стены парка, но тут же горохом посыпалась назад: руки у самых нетерпеливых были изодраны в кровь об осколки бутылочного стекла и железные шипы, вмурованные поверх кладки.

Кто-то приволок бревно.

Его подхватывают.

Начинают раскачивать. Эй, ухнем! В щите из дубовых досок появляются пробоины. Тем яростнее кураж. Наконец железные петли сбиты и ворота разнесены в щепки.

Посреди сада стоит лошадь с красной уздечкой и желтыми стеклянными глазами, на спине — багряная попона, копыта привинчены к деревянной платформе на колесах.

Конь ждет своего господина.

Поликсена заметила, как пристально смотрит на коня Оттокар, как потирает ладонью лоб, значит, он опамятовался, значит, наступил момент пробуждения.

Один из Братьев подошел к гигантскому чучелу, ухватился за уздечку и выкатил его на дорогу. Несколько пар рук подняли Оттокара и посадили на коня. Ватага мятежников с факелами ринулась в открытый дом.

Раздался звон оконных стекол, на мощеный двор посыпался град осколков, а затем обрушился поток всевозможных вещей. Вскоре перед домом выросли горы всякого добра: серебряная утварь, золоченые доспехи, изукрашенное драгоценными камнями оружие, бронзовые напольные часы. Никто из «таборитов» не притронулся к этим россыпям.

Послышался треск раздираемой материи — в комнатах кромсали ножами и рвали на куски старинные гобелены.

— Где корона? — крикнул снизу кожевник Станислав Гавлик.

— Короны здесь нет! — ответствовали погромщики, заливаясь боевым ржанием.

— У Заградки она! У Заградки! — спустя некоторое время хором заголосили они.

Вскоре толпа подняла платформу с конем и, утвердив ее на плечах, под лай барабанов и с воинственной гуситской песней двинулась к Туншенскому переулку.

Высоко над землей нес Оттокара жеребец со стеклянными глазами, будто скача по головам людей, — порфироносный всадник на коне Валленштейна.

Вход в переулок был прегражден баррикадами. Отряд старых седовласых слуг во главе с муллой Османом встретил мятежников револьверным огнем и градом камней.

Поликсена узнает азиата по красной тюбетейке.

Чтобы уберечь Оттокара от опасности, она непроизвольно направляет на защитников уличного бастиона всю энергию своей воли. Авейша молнией вломилась в их ряды, и, охваченные необъяснимым паническим страхом, они обращаются в бегство.

Лишь мулла Осман как будто неуязвим.

Он спокойно стоит на прежней позиции, прицеливается и стреляет.

Одна из пуль пробивает сердце Станислава Гавлика; вскинув руки, тот валится на мостовую.

Барабанная дробь разом стихает.

Но уже через несколько секунд — у Поликсены кровь застыла в жилах — возобновляется с еще большей силой, беспощадно и больно бьет по нервам, отражаясь от стен, сотрясает воздух, отскакивая от земли, заполняет собой все пространство. «Не может быть. Наверно, у меня что-то со слухом. Голос ада. Я схожу с ума». Поликсена огляделась. Кожевник лежит лицом вниз, впившись пальцами в доску, торчавшую из баррикады. Но барабана уже не видно, только его лай, заливистый и резко взмывший к самой высокой ноте, все еще накатывает вместе с порывами ветра.

«Табориты» остервенело бросились крушить баррикаду, прокладывая путь сквозь завалы.

Азиат продолжал стрелять, а когда кончились патроны, отшвырнул пистолет и рысцой побежал вверх по переулку к дому графини Заградки, окна которого были ярко освещены.

Все еще оглушенная барабанным боем, Поликсена чувствует, как волна штурма несет ее вперед рядом с качающейся в воздухе мертвой лошадью, от которой исходит одуряющий запах камфоры.

А в седле, на высоком престоле, порфироносный Оттокар.

В мятущемся, похожем на зарево свете полыхающих факелов и зажженных окон Поликсене видится странная, черная, как тень, фигура; она снует среди людей, появляясь и исчезая то здесь, то там.

Какой-то обнаженный, явно нездешний человек с митрой на голове. Но хорошенько разглядеть его Поликсене не удается…

Он взмахивает вытянутыми вперед руками, словно бьет в невидимый барабан.

Когда толпа вплотную приблизилась к дому, он вдруг потянулся к верхнему концу переулка, словно клок дыма, и замер там — черный призрак с призрачным барабаном, который звучал теперь подобно далекому грому. «Он оголен… его кожа натянута на барабан. Это змей, живущий в людях, он сбрасывает кожу, когда они умирают… Я… подземные воды…» — Мысли Поликсены путаются и ускользают.