Вальс под дождём

Все обсуждали наступление. И вдруг одна девочка-подросток, что стояла рядом с двумя женщинами, протянула ко мне ладонь:

— Давайте возьмёмся за руки!

Я прикоснулась к её тонким пальцам и протянула руку незнакомой женщине. Она поняла меня без слов. Один за другим, по цепочке, мы вставали плечом к плечу, словно передавали патроны во время боя, и я почувствовала силу, исходящую от наших переплетённых рук.

— Только бы не сорвалось наступление! — напряжённо сказал сухонький старичок с бородкой клинышком.

— Помоги, Господи, — прошептала женщина в шляпке с сумкой через плечо.

— Я тоже на днях иду в армию. Вчера повестку получил. — Паренёк в кепке зажмурился и посмотрел на небо. — Успеть бы вдарить по фашистам!

— Успеешь, милок, — перебила его бабушка в трогательных детских сандаликах. — Ты, главное, живым вернись, чтоб мамка с невестой не плакали. А наше дело — сводки слушать да с фронта вас ждать с утра до ночи.

Конечно, я забыла про выходной, поехала на завод, и всю смену резец станка на разные лады выпевал мне одну и ту же песню о наступлении на Курской дуге.

* * *

С каждым днём Савельич сникал всё больше и больше. Он оживал только во время работы, когда из-под его узловатых рук выходили заготовки для снарядов. Я понимала, что его силы питает ожесточение, и старалась разбавить её хоть капелькой любви и заботы. Но на все мои попытки Савельич угрюмо отмалчивался или отстранённо махал рукой:

— Обойдусь, мне ничего не надо.

Я посмотрела на заскорузлый ворот его рубахи, в которой он ходил не снимая, и меня озарила догадка, простая, как пареная репа: да ведь после смерти жены ему некому постирать бельё!

Ночная смена напоминала о себе лёгким туманом в голове, который, конечно, улетучится после прогулки на свежем воздухе. День стоял умеренно тёплый. Сухая погода последних двух недель припорошила пылью листья деревьев. На разогретых стенах домов утреннее солнце накладывало размытые мазки теней. Небольшой сквер в тупике у кинотеатра топорщился кочанами капусты и зеленел морковной ботвой. Две девчушки поливали огород из лейки и были полностью поглощены своим занятием. Издалека окна домов с полосами крест-накрест смотрелись так, словно непослушный ребёнок зачиркал красивую картинку плохо заточенным карандашом.

Я поправила сбившуюся набок юбку из тёмно-синей саржи и одёрнула светлую блузку, перешитую из маминого платья. В последнее время я стала одеваться более тщательно и как-то раз поймала себя на мысли, что не хочу выглядеть замарашкой перед Матвеем. Пусть даже он меня не может увидеть.

На сегодня у меня была цель пробраться домой к Савельичу и навести там основательный порядок. Он жил неподалёку от нашего старого барака, и я уже предвкушала, как пройду по тысячу раз хоженному маршруту и издалека посмотрю на окна, хранившие следы моего детства в виде поцарапанного подоконника и оторванной ручки у форточки. Впрочем, перед переездом на новую квартиру папа привинтил новую ручку.

Чтобы не попасть впросак, я загодя выяснила, что ключ от комнаты Савельича лежит под ковриком, а в большой коммунальной квартире всегда найдётся тот, кто откроет дверь. Узкий переулок, где была музыкальная школа, полностью перегораживала баррикада из мешков с песком. На бетонном постаменте под маскировочной сеткой стояло зенитное орудие. Глянув на меня вскользь, солдат из охраны показал рукой на обход, и я послушно прошла мимо, но всё-таки не удержалась пробурчать, что я и не такие зенитки видывала. А однажды через наш полевой прачечный отряд проехала боевая реактивная установка — знаменитая «катюша», какие в сорок втором году легко пересчитывались по пальцам одной руки.

На протяжении всей улицы не было видно ни одной человеческой фигуры, и моё внимание привлёк неясный звук, словно лошадь ступала по мостовой копытами, обёрнутыми в рогожу: туп-туп. С каждым шагом стук становился громче и явственнее. Я повернула за угол, и мне под ноги выкатился щит на колёсиках, на котором сидел безногий мужчина и отталкивался от земли двумя деревяшками, зажатыми в руках. С высоты своего роста я видела только его затылок. По небрежно постриженным седым волосам наискосок пролегал багровый шрам. В полевом медсанбате мне доводилось видеть много искалеченных и раненых. Никогда не забуду отчаянный взгляд молодого паренька с оторванными по локоть руками. Его с ложки кормила медсестра, а он жевал и плакал от собственного бессилия.

Едва не споткнувшись о тележку, я отпрянула в сторону:

— Извините.

Калека поднял голову:

— Ульяна? Ты?

В течение нескольких секунд, пока я пыталась сообразить, кто это и откуда он меня знает, мужчина подкатил вплотную к моим ногам и уткнулся лбом в колени.