Читаем Валсарб полностью

Валсарб

У меня не осталось ничего, кроме памяти, где Баба во веки веков пребывает в темно-коричневом платье с большими лилиями и кофте цвета тархуна на пуговицах.

Дом с крыльцом на Великой нашел других хозяев. Хатки, колонки, садика и Древа познания больше нет.

Есть только Прошлое. Позапрошлое. Позапозапрошлое.

– Нашла что-нибудь? – спрашивает отец, когда я уже лежу в кровати, прислушиваясь к шорохам: то ли мыши на чердаке, то ли обои отходят от старости и шелестят.

– Да, нашла простынь.

Папа выключает свет, стягивает брюки и ложится на диван, стоящий поперек моей кровати. Нас разделяет только тумбочка, мы лежим почти голова к голове.

– Я так рад, когда ты приезжаешь… Знаешь, а я ведь молюсь за вас с мамой каждую ночь, – говорит он. Внезапность придает его словам вескости.

Я поворачиваюсь, чтобы что-нибудь увидеть, быть может, его лицо в этот момент, но тьма стоит хоть глаз выколи, густая, точно Нюкта разбила чернильницу.

– Каждую ночь молюсь… Вдруг Он меня слышит? Я даже подумываю снова походить в костел! Как прежде. А что, было бы здорово… За маму, – он воодушевляется, и я слышу, как скрипит диван при его попытке также взглянуть на меня, – за маму постоянно молюсь! Вот ты не поверишь…

– Почему же… – Неожиданно у меня кончаются слова. Пустота – а тот суП. А тот суп есть нельзя.

– Беспокоюсь за нее: как там она, не болеет ли, все ли у нее в порядке…

Он замолкает, и я невпопад думаю о том, что шорох создает комар-долгоножка, цепляясь крыльями за отстающие обои у подоконника, прямо над папиной головой.

– Ты прости меня… Я очень тебя люблю.

У меня щиплет в носу. Будь я младше, я непременно подошла бы к нему, споткнувшись и больно ударившись пальцами ног о тумбочку, рухнула рядом и крепко обняла. Но я лишь говорю:

– Все будет хорошо. Я тоже тебя люблю.

Комар-долгоножка прекращает свои дикие танцы, и становится тихо.

Слова заканчиваются и больше не находятся.

На северной окраине Валсарба есть кладбище.

Самое большое кладбище.

Самое маленькое кладбище.

Там нет могил. Там стоит памятник. Один на всех.

«Здесь похоронены 4500 человек из еврейского населения гор. Валсарба и окрестностей, зверски замученных немецкими извергами в 1942–1943 гг.».

Меня зовут Мейлах.

Меня зовут Лейзер.

Меня зовут Берка.

Меня зовут Исроэл.