Валтасаров пир. Лабиринт

— Никогда бы я не направил кого-либо в Ватиканскую библиотеку, не будучи вполне в нем уверен. Корси ни на мгновение не мог в этом усомниться. Но, разумеется, он был поражен.

Инцидент был исчерпан. За столом снова воцарился беззаботный шум. Я сидел лицом к большому окну, занимавшему половину стены. Глядя туда, я видел море и такое бессчетное количество дрожащих, ярко светящихся чешуек, что пришлось отвести глаза. Сандра Весневич сидела по той же стороне, что и я. Нас разделял младший из итальянцев. Синьора Весневич время от времени наклонялась в мою сторону и дарила меня улыбкой либо обращалась ко мне с каким-либо пустым вопросом, например:

— Отец мне говорил, что вы поселились в пансионате пани Рогульской. Вы довольны?

— Да. Конечно.

— Она очень симпатичная. Вы не находите?

— Несомненно.

— Ее брат тоже очень мил. Вы не считаете?

Под влиянием недавнего купанья, жары, вина я отвечал немножко сонно. Вмешался Весневич:

— Страшно скучные люди. Малинского, того, что живет у них, еще можно терпеть. Кстати, в последний раз на богослужении он сидел в одном конце церкви, а Козицкая в другом. Что-нибудь изменилось?

— То, что ты говоришь, отвратительно, — мягко возразила Сандра.

Несколько минут спустя она снова о чем-то меня спросила. У нее были очень красивые глаза. Продолговатые, чуть-чуть раскосые, коричневые. Я загляделся на них, вдобавок становилось все жарче, и, отвечая ей, я так спутал времена глаголов, что она ничего не поняла. Муж вполголоса объяснил ей, что я имел в виду.

— Я ужасно говорю по-итальянски, — смутился я.

— Да что вы! — возразила Сандра. — Мне пришлось бы десять лет изучать польский, чтобы говорить так, как вы по-итальянски.

— Сто десять, — засмеялся Весневич. Тон его голоса был слегка иронический.

Синьора Кампилли дотронулась до моей рюмки. Она делала это время от времени, безмолвно спрашивая, не хочу ли я еще вина. На этот раз она подкрепила жест словами:

— Как ты находишь это вино? Твой отец очень его любил. Называется оно «Орвьето».

Синьор Кампилли с самого начала называл меня по имени. Синьора Кампилли впервые обратилась ко мне на «ты». Я покраснел.

Ее холодность в Риме огорчила меня. Сегодня она не была со мной холодна, но и отнюдь не ласкова. Она относилась ко мне, как к нашалившему ребенку, которого теперь собирается простить.

— Благодарю вас, — сказал я.

Я протянул рюмку. Она ее наполнила. Еще некоторое время мы разговаривали об этом вине, о городке; по которому ему дали название и в котором я побывал проездом из Флоренции в Рим, и, наконец, об отце. Беседа наша длилась недолго, а содержание ее было довольно банальным, но, собственно говоря, в таком же тоне велся разговор в течение всего обеда, уже подходившего к концу. После кофе, который мы пили у окна, где стояли большие удобные кресла, супруги Кампилли ушли к себе наверх. Молодежь осталась. Мы по-прежнему разговаривали и шутили, но все более вяло. Мало-помалу сперва итальянки, потом итальянцы, а под конец и мы с Весневичем принялись листать иллюстрированные журналы. Целые груды их лежали на нижних полках столика, за которым мы пили кофе. С час мы лениво просматривали журналы, а потом Весневич поднял нас. Мы снова пошли на пляж. На этот раз к нам присоединились супруги Кампилли в купальных халатах — он в желтом, она в розовом. Тут я узнал от нее, что они проводят в Остии не все лето. С середины августа они переезжают в Абруццы, у них там еще одна вилла. Дети Весневичей — я также знал их по фотографиям, которые Кампилли регулярно присылали отцу, — уже несколько недель находятся там. В Остии для них слишком жарко.

— Для меня тоже слишком жарко, — вмешался в разговор синьор Кампилли. — Но пока курия действует, то есть пока монсиньоры не разъедутся на воды и не начнутся большие вакации, я должен сидеть в Риме.

Мы втроем шли медленнее, чем остальные.

— Ах да, — то ли он только теперь вспомнил об этом, то ли намеренно выбрал именно этот момент, — отец де Вос просил тебе передать, что завтра будет тебя ждать. Позвони ему с самого утра, чтобы уточнить время.

У меня забилось сердце.

— А что он думает о деле?

Кампилли остановился. Вытер платком пот с лица.

— Ничего не думает. На мой взгляд, он пока что пробует разобраться в том, что думают другие. И думают ли о нем вообще.

Увидев смущение на моем лице, он немного погодя добавил:

— Мы недолго разговаривали. Встретились вчера в Роте на консультативном заседании. Но в одном отношении я могу тебя успокоить: он твердо хочет тебе помочь.

Я не двигался с места. Он взял меня под руку и легонько потащил за собой.

— Я бы на твоем месте, — сказал он, — не падал духом.