Валтасаров пир. Лабиринт

— Вот именно! Да, чуть не забыл! — воскликнул Кампилли, разводя руками. — Приношу тысячу извинений. Мы с женой как раз обсудили этот вопрос: почему бы тебе не поселиться у нас? Дом пустой, Ватиканская библиотека в двух шагах, каждодневный контакт между нами! Все говорит в пользу нашего плана, уж не считая того, что мне приятно оказать тебе гостеприимство.

В этот момент лакей внес поднос с рюмками, льдом и кофе. Он довольно долго их расставлял и наконец ушел.

— Мне не хотелось бы причинять вам беспокойство, — сказал я. — Право, вы слишком добры.

— Чепуха. Дом стоит пустой. Ты у нас поселишься. Это проще простого!

Я полез в карман за деньгами, которые в свое время дал мне Кампилли. Они по-прежнему лежали в том самом конверте, в котором он мне их вручил, — правда, не все, потому что какую-то часть я уже истратил. Кампилли возмутился, поняв, что я собираюсь их ему возвратить.

— Ты шутишь! — воскликнул он. — Что с того, если ты теперь не будешь платить за квартиру? Деньги тебе понадобятся. Хотя бы на еду. Ведь, кроме первого завтрака, тебе придется столоваться в городе. Так же, впрочем, как и мне, потому что кухарка вместе с моей женой в Остии.

— Поверьте, я и в самом деле не знаю, как мне вас благодарить!

— Пустяки! Совершенные пустяки. — Помолчав, он добавил другим голосом, немножко встревоженно: — У меня только одна просьба. Или, вернее, совет. Я не касаюсь того, был ли ты в прошлое воскресенье на мессе. В будущем лучше не пропускай! В особенности пока живешь у нас. Ты мне обещаешь?

— Со всей охотой!

— Отлично. А теперь еще одна мелочь: не рассказывай в своем пансионате, что переезжаешь к нам. Пани Рогульская и пан Шумовский люди очень почтенные, однако мы не поддерживаем с ними светских отношений. Тем более с пани Козицкой или паном Малинским. Понятно, что они немножко косятся на мою жену. Для чего раздражать их еще и тем, что двери нашего дома раскрылись перед тобой, едва ты очутился на римской земле. Эмигрантская судьба очень печальна. Комплексы! Обиды! Оскорбленное самолюбие! Моя жена полька, мой зять поляк — это верно. Не можем же мы, однако, допустить, чтобы нам на голову свалился весь этот мир обездоленных. Увы!

Он проводил меня до калитки.

— Заплати им за несколько дней вперед. Скажем, за три дня. И возвращайся сюда к пяти. Я помогу тебе здесь расположиться. Письмо ты взял?

— Взял.

— Ну, теперь поспеши в Роту.

Полчаса спустя, уже не стучась, помня, что эбеновые двери Роты в палаццо Канчеллерия открыты, я нажал красивую, медную, до блеска натертую дверную ручку. Тот же самый служитель точно так же сосредоточенно вкладывал в большие конверты синие выпуски каких-то изданий. Он поднял голову, поглядел на меня и сразу узнал.

— Монсиньор уже ушел, — сообщил он и вернулся к своему занятию.

— Я с письмом.

— Положите, пожалуйста, сюда. — Он дотронулся до конвертов, лежавших на столе, за которым он работал. — Я передам.

— Я хотел бы отдать письмо секретарю монсиньора. Мне так сказано.

— В таком случае, — он мотнул головой, указывая через плечо, — первая дверь налево.

XII

Меня принял невысокий молодой священник. Отвечая на мое приветствие, он встал из-за стола, заваленного папками. Должно быть, священник был близорук. Его глаза за сильными толстыми стеклами производили странное впечатление: они казались огромными и слегка деформированными. Когда я подошел поближе и он смог убедиться в том, что меня не знает, священник сел. Я протянул ему письмо.

— Монсиньору Риго, — сказал я и добавил: — В собственные руки.

Он поднес конверт к глазам и проверил фамилию. Кажется, мое замечание задело его.

— Письма, адресованные монсиньору Риго, — пояснил он, — попадают к монсиньору Риго. — Потом он спросил: — Вам угодно в связи с письмом выразить еще какие-либо пожелания?

— Нет, больше ничего, — ответил я.

— В таком случае — все.