Валтасаров пир. Лабиринт

Я вышел из комнаты. Сбежал по лестнице. На втором этаже я остановился. Опершись на балюстраду, я поглядел на широко раскинувшийся монументальный внутренний двор. Сегодня ничто мне не мешало им восхищаться — ни страх, угнетавший меня вчера, когда я шел к монсиньору Риго, ни радость, заполнившая меня, когда я от него возвращался. Мощь и гармония двора, этого шедевра эпохи Возрождения, теперь целиком захватили меня. Я нагнулся еще ниже. Двор был заставлен автомашинами. Те, что поменьше, — светлые, серые, а побольше — черные. Первыми пользовались лица светского звания, вторыми — духовенство, вернее, различные сановники курии и важные прелаты. Как раз из такой большой длинной черной машины вышел монсиньор Риго. Я сразу его узнал и оторвался от балюстрады, чтобы не стоять спиной к лестнице, которая вела в канцелярии Роты. Но монсиньор направился в угол двора к небольшой двери и отворил своим ключом. Там находился очень маленький лифт; вероятно, лифт большего размера нельзя было вмонтировать в стену ввиду технических трудностей или архитектурной ценности здания. Увидев монсиньора Риго, я обрадовался. Его секретарь произвел на меня впечатление человека, способного растеряться от обилия бумаг, особенно если вспомнить, как был завален папками и документами стол, куда он бросил мое письмо. Теперь я был уверен, что он не успеет забыть о нем и передаст монсиньору.

В пансионате я не застал ни пани Рогульской, ни пана Шумовского. Горничная сказала мне, что синьора Рогульская два раза в неделю ездит за город в амбулаторию, которую содержат какие-то монахини, и возвращается оттуда поздно вечером. Как раз сегодня ее нет. Синьор Шумовский обедал вместе с экскурсантами и должен вернуться только после пяти. Хочешь не хочешь, а пришлось пройти на кухню к пани Козицкой — сказать ей, что я отказываюсь от комнаты. Она внимательно выслушала меня, глядя мне прямо в лицо своими холодными голубыми глазами.

— Я работаю в Ватиканской библиотеке, — добавил я, запинаясь, — отсюда мне очень далеко.

— Разве я прошу у вас объяснения?

— Я условился с вашей тетушкой, что проживу дольше. А теперь так внезапно переезжаю. Мне хотелось бы заплатить за несколько дней вперед, чтобы возместить расходы…

— Вы нам ничего не должны, — прервала она меня.

— Вам не трудно будет передать пани Рогульской и пану Шумовскому, что я с сожалением покидаю «Ванду», где мне жилось очень хорошо, и приветствовать их от моего имени?

— Как вам угодно.

Она снова занялась салатом, который готовила к обеду, бросив мне еще через плечо:

— Насколько я помню, вы заплатили больше, чем следует. Счет я пришлю вам в комнату. Вы будете обедать?

— Да.

За обедом — искусственная, мучительная атмосфера. Я, Малинский, Козицкая. Она, кажется, не сообщила ему о нашем разговоре. Она сидела насупившись, сердито морща лоб. Я односложно отвечал на пустые вопросы Малинского: «Как дела?», «Ну и как вы переносите жару?». Наконец:

— Правда, в библиотеке вам прохладней.

— Я сегодня не был в библиотеке.

— Как не были? Я сам вас отвез.

Я совершенно забыл об этом. И о том, что утром солгал ему. Я покраснел. Козицкая отвела глаза от тарелки и устремила на меня слегка презрительный и иронический взгляд. Желая оправдаться, я сказал, что провел утро в ватиканских музеях. После обеда я сложил вещи и постучался к Малинскому. Нужно было с ним проститься. Он всегда был со мной так любезен. Малинский отворил дверь — и не сразу:

— Что случилось? Чем вызван ваш внезапный отъезд?

Теперь он уже знал. Я повторил то, что уже сказал Козицкой. Но он этим не удовольствовался. Сыпал подряд вопросами: «Что за внезапное решение! Убегаете?» Ну и прежде всего: «Куда?» И разумеется: «Адрес?»

Я не был готов к столь сильной атаке и пробормотал, что в данный момент переезжаю в маленькую гостиницу близ Ватикана, где мне обещали подыскать дешевый пансионат. И следовательно, нет смысла оставлять адрес — ведь это всего на несколько дней. Как только я где-нибудь прочно устроюсь — позвоню. И так далее и так далее. Но на этом не кончилось. Он пожелал меня подвезти. Я решительно отказался, сказав, что из гостиницы пришлют за мной машину.

— Не такая уж жалкая ваша гостиница, если рассылает машины за клиентами!

— Я в этом не разбираюсь. Во всяком случае, она дешевая.

Весь этот разговор происходил в дверях. Мне хотелось поскорее его закончить, и я схватил руку Малинского.

— Может, все-таки войдете на минутку?

— Увы. Сейчас за мной приедут. Сердечно вас за все благодарю.

Наконец я вырвался. Теперь еще Козицкая! Тоже необходимая формальность и тоже, хотя и по другим причинам, не предвещающая ничего хорошего. На кухне мне сказали, что я найду Козицкую в комнате тетки. Дверь в эту комнату была приоткрыта, и я заглянул туда. Козицкая сидела на узкой тахте, пододвинутой к окну. Вероятно, она спала на ней, с тех пор как я занял ее комнату. К тахте был придвинут столик. На столике лежали тетрадь и книжка, из которой Козицкая делала какие-то выписки. Видимо, она что-то изучала. Разумеется! Я кашлянул. Она вздрогнула. А потом встала и подошла к двери.