Лишь много лет спустя я узнал от Адорно, что заглавие, столь возмутившее меня из-за отсутствия соотнесённости с содержанием статьи, принадлежит отнюдь не Хоркхаймеру, а ему! Справедливости ради следует добавить, что впоследствии Хоркхаймер – после миллионнократного убийства евреев – решающим образом изменил свою еврейскую позицию.
Это было, пожалуй, последним прямым общением между нами. Я с большим интересом ждал, что ответит Беньямин, – и до сих пор не знаю, как выглядел его ответ. О его самочувствии в эти месяцы до и после бегства из Парижа я узнал только в 1941-м и 1942-м годах благодаря письмам от Адорно и Ханны Арендт. После всего здесь рассказанного очевидно, что Вальтер часто рассматривал возможность самоубийства и готовился к нему. Он был убеждён, что ещё одна мировая война будет означать газовую войну и тем самым положит конец цивилизации. И то, что произошло после перехода через испанскую границу, было не внезапным поступком, напоминающим короткое замыкание, а давно вызревало у него в душе. При всём удивительном терпении, которое Беньямин демонстрировал после 1933 года и которое связывалось с высокой выносливостью, он оказался недостаточно стойким для событий 1940 года. Ещё в сентябре он не раз говорил в Марселе Ханне Арендт о намерении покончить с собой. Единственное подлинное известие о событиях, связанных с его смертью, содержится в подробном сообщении, написанном госпожой Гурлянд, перешедшей вместе с ним границу; письмо написано 11 октября 1940 года к Аркадию Гурлянду, сотруднику хоркхаймеровского Института. Копию этого письма я получил в 1941 году от Адорно.
(Из письма г-жи Гурлянд от 11 октября 1940 года:)