Вальтер Беньямин. Критическая жизнь

Через три недели после прибытия в Лурд Беньямин писал Ханне Арендт, что описание кардинала Реца, оставленное Ларошфуко, представляет собой удачный портрет самого Беньямина: «Праздность долгие годы охраняла его славу во мраке неустроенной и уединенной жизни». Несмотря на поддержку со стороны горожан, жизнь на протяжении этих недель вскоре стала до крайности ненадежной. Дора, страдавшая от анкилозирующего спондилита и запущенного атеросклероза, была практически не в состоянии двигаться. К тому же обнаружилось, что причинами проблем с сердцем у самого Беньямина были не только общая ситуация и тяготы повседневного существования, но и высота над уровнем моря. Даже прожить с утра до вечера с учетом отсутствия денег и отсутствия контактов с близкими людьми становилось все более сложной задачей. «За последние несколько месяцев, – писал Беньямин Адорно, – я не раз видел, как вполне обеспеченные люди буквально в одночасье не просто тонули, а шли на дно камнем» (BA, 339). Во время тех недель, что Беньямин провел в Лурде, единственным утешением для него, похоже, служила литература, в частности он перечитывал роман Стендаля «Красное и черное».

Вокруг себя Беньямин ощущал «ледяное спокойствие». В его последнем письме Гретель Адорно, написанном в середине июля, говорится о том утешении, которым стало для него ее послание: «Более того, я бы сказал: радость, да только не знаю, смогу ли я испытывать это чувство в ближайшем будущем» (GB, 6:471; BG, 288). В этой обстановке Беньямин старался сохранять достоинство и невозмутимость, которые он недавно описывал Адорно, еще находясь в Париже: «Не думаю, что было бы слишком большой смелостью утверждать, что мы наблюдаем в ком-либо „достоинство“, когда перед нами соответствующим образом проявляется одиночество, присущее индивидууму. То одиночество, которое, отнюдь не представляя собой средоточие всех духовных богатств индивидуума, вполне способно представлять собой средоточие его исторически обусловленной пустоты, его личности как печальной судьбы индивидуума» (BA, 331).

В Лурде самой главной заботой для Беньямина стала угроза нового интернирования, которое бы привело его прямиком в немецкие застенки. «Моя жизнь уже которую неделю, – писал он Адорно, – проходит под знаком полной неопределенности в отношении того, что может принести с собой следующий день и даже следующий час. Я приговорен к тому, чтобы читать каждую газету (газеты здесь сократились до размеров простого листка), как будто это повестка, врученная лично мне, и слышать в каждой радиопередаче голос роковых известий» (BA, 339). И потому он все более отчаянно изыскивал средства к спасению; получение визы стало для него вопросом первостепенной важности (см.: C, 635). Многие его друзья, включая Кестена и Арендт, стремились в Марсель, где скопилось множество беженцев, питавших надежду пробраться через Пиренеи в Испанию. Кроме того, до Беньямина доходили известия о том, что вновь интернирован ряд его друзей, включая мужа Ханны Арендт Генриха Блюхера. Впрочем, вскоре после прибытия Беньямина и Доры в Лурд французские власти запретили всем иностранцам перемещаться по стране без пропуска, который можно было получить, лишь предъявив действующую визу. 10 июля переговоры между французским и немецким правительствами завершились упразднением Третьей республики и созданием вишистского режима во главе с коллаборационистом маршалом Филиппом Петеном. Предшествовавшее этому договору соглашение о прекращении огня, заключенное 22 июня, уже включало положение, по которому иностранцы фактически теряли право убежища во Франции[473]. Письма Беньямина, написанные в те недели, свидетельствуют об охватывавшей его панике: «Тревожно то, что в нашем распоряжении может оказаться намного меньше времени, чем мы полагали… Надеюсь, что до сих пор мне удавалось создавать у вас впечатление, что даже в трудные моменты я сохранял выдержку. Не надо думать, что теперь это не так. Но я не могу скрывать от самого себя всю опасность ситуации. Боюсь, что лишь немногим удастся спастись»[474]. Уже не веря в то, что удастся бежать в Америку, Беньямин подумывал даже об эмиграции в Швейцарию, хотя эта страна, не имеющая выхода к морю, едва ли была самым надежным убежищем для немецкого еврея. Беньямин написал другу Гофмансталя Карлу Якобу Буркхардту, швейцарскому историку и дипломату, прося его о помощи в ситуации, которую «очень скоро можно будет назвать безнадежной» (GB, 6:473). После войны Буркхардт сообщал другу Беньямина Максу Рихнеру, что при посредстве своих друзей в Испании он сделал все, что было в его силах, чтобы облегчить Беньямину проезд через эту страну, но к тому времени, как удалось принять меры, было уже слишком поздно.