Вам доверяются люди

Впрочем, Кира сразу поверила: не успел так не успел. Папа всегда говорит, что о человеке надо судить не по анкете, а по его поступкам. А Костя, по ее мнению, поступал хорошо: сразу предложил покойной Валентине Кирилловне научить ее пользоваться телевизором и еще приходил несколько раз, а какой интерес мальчишке ходить к старой, неподвижной, больной женщине!

— Ну все равно, — говорит она, — дай просто честное слово, что никому не выболтаешь.

— Честное слово! — решительно отвечает Костя.

И Кира принимается рассказывать все, что ей удалось понять из разговоров папы, тети Юли и дяди Мати, которого они уговорили вчера ночевать у них, чтобы не оставаться одному в своей пустой комнате, когда тело Валентины Кирилловны увезли в морг.

Оказывается, в тот самый вечер девятого мая, когда у них дома собрались старые фронтовые товарищи папы, часов около десяти, к Львовским явился Расторгуев, да не один, а с каким-то еще приятелем. Марфа Григорьевна гладила на кухне, а Валентина Кирилловна смотрела телевизор. Она, по словам Марфы Григорьевны, ни одной передачи не пропускала, соскучилась, видать, за годы болезни. Дверь Расторгуеву с приятелем открыла соседка. Соседка и проводила их по коридору до комнаты Львовских, а потом заглянула на кухню и сказала Марфе Григорьевне, что там к Матвею Анисимовичу пришли какие-то двое, она им объясняет: «Его нет, вернется поздно», — а они все равно лезут. И, кажется, пьяные. Марфа Григорьевна даже не поверила: в жизни к Матвею Анисимовичу пьяные не ходили, — а потом все-таки встревожилась, пошла в комнату. Открыла тихонечко дверь и видит: один — этот самый Расторгуев — стоит посреди комнаты и, размахивая руками, в чем-то упрекает Матвея Анисимовича. Вроде он самовольно сделал операцию, которую должен был какой-то профессор делать, и еще что-то насчет благодарности. Марфа Григорьевна толком не поняла. Но тут Валентина Кирилловна как крикнет: «Неправда!» Да таким голосом, какого Марфа Григорьевна у нее никогда не слыхала! И побелела вся. А этот Расторгуев говорит: «Как же, говорит, неправда, когда вот он, телевизор-то, стоит, а мы, говорит, с товарищем к вам прямо с поминок… Скончалась, говорит, три дня назад мамаша, в одночасье не стало, уже и поминки справили!» А Валентина Кирилловна дрожит и все повторяет: «Неправда, неправда…» Но этот Расторгуев не унимается, бубнит, что пришел специально все начистоту выяснить.

— И понимаешь, Костик, — чуть не плача, говорит Кира, — такой подлец, сказал: «Доктор называется, а собственную жену вылечить не может». Это Марфа Григорьевна в точности запомнила. Тут Валентина Кирилловна вскрикнула и часто-часто задышала…

— Попадись он мне, я бы ему всю физиономию расквасил! — угрожающе бормочет Костя.

— Конечно! — соглашается Кира. — Но что могла Марфа Григорьевна? Они же действительно совсем пьяные были. Она их выпроваживает, а они опять насчет профессора и насчет дяди Мати. И как будто дядя Матя не даром вместо профессора оперировал, а за то, чтоб ему телевизор устроили. Понимаешь?!

— А откуда он в самом деле про телевизор узнал? — вдруг хмуро спрашивает Костя.

— Погоди, дай по порядку, — отмахивается Кира. — Словом, Марфа Григорьевна побежала за соседкой, и вдвоем они кое-как этих пьяных хулиганов вытолкали. А когда вернулись в комнату, то Валентина Кирилловна была уже без сознания. Тут Марфа Григорьевна позвонила к нам, то есть к тете Юле, потому что тетя Юля Валентину Кирилловну лечила много-много лет… Тетя Юля велела немедленно вызывать скорую помощь или неотложку, я не помню, и, конечно, сама тоже помчалась на такси. Но поздно. Она приехала вместе с неотложкой. То есть одновременно. А Валентина Кирилловна даже не пришла в сознание, так и умерла…

— Это лучше, когда без сознания, — говорит Костя, — значит, ничего не чувствовала. А телевизор?

— Что — телевизор? — Кира недоуменно смотрит на товарища. — Ах, откуда Расторгуев узнал?.. Дядя Матя вчера папе говорил, что один раз, давно уже, когда еще мать этого Расторгуева лежала в больнице, тот все допытывался, скоро ли ее выпишут. Будто она без телевизора скучает. И почему в больнице нет телевизора? Это все при главвраче, при Степняке было. Тот сказал, что в больнице телевизор вреден, а дядя Матя добавил, что телевизоров вообще не достать, он сам пробовал. И всё. Но папа говорит, что могут найтись такие люди, которые всю эту историю так представят, будто дядя Матя… ну, намекал, что ли! И вдобавок, оказывается, дядя Матя пробовал-пробовал достать, а когда увидел, что безнадежно, то часть денег, накопленных для покупки телевизора, одолжил какому-то человеку. И поэтому не смог полностью рассчитаться с Расторгуевым. А тот, наверно, со злости, сказал об этом Валентине Кирилловне. Конечно, она не выдержала, умерла.

Костя вдруг втягивает в плечи голову и еле слышно спрашивает:

— Он сказал, кому одолжил?

— Нет, просто сказал «одному человеку». А что?

— Значит, выходит, это все… из-за того человека? — шепчет Костя.

— Ну, почему? — простодушно отвечает Кира. — Кто же мог знать, что выйдет такая история?