Вам повторить? (СИ)

— Некто в маске Пожирателя взломал охранные заклинания вокруг дома, в котором они живут с Гарри. Очевидно, что искали его, но отец Джинни вовремя оказался там, и, видимо, этот кто-то совершенно этого не ожидал.

— Почему ты не сказала мне раньше? — его голос — веселый и расслабленный вмиг стал холодным и строгим.

— Ты был на сборах и…

— Мерлин, Грейнджер, что-то может угрожать Скорпиусу! Ты могла бы передать через Тинки, и я бы нашел время!

— В этой ситуации передавать какую-то информацию через третьих лиц — это самое разумное, что можно сделать! — шикнула она на него с сарказмом, чувствуя, что он пытается ее в чем-то обвинить. — Мы говорили с Кингсли, и я рассказала ему. Рассказала о Скорпиусе.

— Ты… Ты, нахрен, спятила? — Драко говорил отрывками, будто не веря, что Гермиона серьезно.

— Успокойся, я не сказала, кто его отец. Но это нужно было сделать, Малфой! — воскликнула она, смотря в начало коридора. — Что-то происходит. Никто в здравом уме не врывается в дом Поттера и не пытается пытать его девушку!

— Где он живет?

— В Годриковой впадине.

— У него какое-то психическое отклонение? — поднял слизеринец бровь вверх. — Поселиться там, где когда-то убили его родителей. Он мазохист или что?

— Какое это вообще имеет значение? — грубо оборвала она его. — Министерство наложило на мой дом миллион защитных заклинаний, и я их все проверила — работа действительно выполнена хорошо. Я говорю тебе об этом, чтобы… чтобы ты был осторожен. Если они уже начали собираться, то придут за тобой.

Гермиона услышала, как дрожит ее голос. Конечно, она много раз за эти дни думала об этом. Если что-то началось, то Малфой непременно будет частью этого. Но говорить это вслух было почему-то невыносимее. Он склонил голову вбок и сделал полшага вперед.

— Переживаешь за меня, Грейнджер? — спросил Драко вкрадчивым шепотом. Щёлк! И его настроение вновь изменилось.

— Переживаю за сына, — ответила она, смотря ему в глаза, но черт знает, что у нее на лице было написано, потому что Малфой ухмыльнулся.

— Признайся, что ты скучала по мне, — он вновь ставил ее на место мышки, играясь с ней для забавы. И самое ужасное, Гермиона действительно чувствовала себя той самой мышью, у которой нет выбора, потому что она не может уйти: если кот хочет играть, игра состоится.

— Ты правда хочешь получить внушительный удар по своему самолюбию прямо в день рождения? Или мне подождать до завтра? — Малфой подошел ближе, и играть в высокомерие и безразличность девушке становилось труднее. С каждым вдохом.

— Я заметил, — его тон постепенно опускался до шепота, и она бессознательно тянулась к нему ближе, чтобы услышать; будто он использовал на ней этот тупой ораторский трюк, — что ты всегда уходишь от ответа, потому что не умеешь врать и знаешь об этом. Всегда выглядишь дурой.

Гермиона искренне пыталась на него разозлиться, но какого-то черта он действовал на нее не хуже алкоголя, особенно, когда стоял так близко. Словно своим присутствием вытеснял все, даже не давая злости шанса найти себе место.

Драко скользнул взглядом по ее наряду, задержав глаза на груди, рассматривая вырез так бесстыдно, что совершенно в любом обществе это было бы неприемлемо.

— Если ты сейчас польешь дерьмом мое платье, я тебе врежу, — предупредила Гермиона, зная его привычку критиковать ее одежду.

— Просто я знаю, что в любом случае без него ты выглядишь лучше, — хмыкнул Драко, возвращая внимание ее глазам.

Девушка задержала дыхание, пытаясь сделать вид, что Малфой этого не говорил. Но он сказал. И сейчас смотрел на ее щеки, которые своим румянцем доказывали реальность произошедшего.

— Ты не помнишь, — ляпнула Гермиона.

Потому что пыталась убедить в этом себя долгое время. Что это забылось, что они были пьяны, что это вообще произошло не с ними. Драко рассмеялся.

— Даже если бы я не помнил, Грейнджер, то мне ничего бы не помешало освежить это в памяти прямо сейчас.

Драко провел пальцами вдоль одного из швов, скользя кожей по струящейся ткани, и она просила себя, умоляла держаться. И, наверное, не пить больше, потому что пара бокалов шампанского было единственным, пусть и таким шатким оправданием тому, что Гермиона едва сдерживалась. Она чувствовала его дыхание на своем лице, но он специально не делал ничего больше. Просто стоял так непозволительно близко, что заметь их кто-то посторонний, у него не возникло бы сомнений в том, что они целовались.

Не выдержав, она сместила ладони и немного отогнув расстегнутый пиджак, провела руками вверх от его живота к груди. Это полумера. Что-то пусть такое же непозволительное, но не смертельное. Она не потянется к нему.

— Скажи, что ты скучала, — Гермиона слышала, как удовольствие растекается в его голосе; и он не убирал ее руки от своего торса. И она не убирает его руки от себя. Боже мой, проснись! — Скажи, и я перестану тебя мучить.