Вампирский роман Клары Остерман

Собирался уже уходить, но Афанасьев предложил задержаться на ужин. Они с Дзивом готовят картошку с грибами и курицу. Отказать не смог, неприлично как-то.

Пока все гремели посудой на кухне и громко переговаривались на брюфоморском, наша скромная и суровая Сумеречная Сестра сидела молча в уголке и то ли молилась, то ли проклинала нас всех.

Помимо прочего я задержался в квартире профессора как раз, чтобы подловить её одну. Она даже не скрывает, насколько мы все ей неприятны. До сих пор немного не понимаю, зачем она с нами отправилась.

– Добрый вечер, Сестра, – подхватив бумаги, я присел рядом на диван. – Не помешаю?

Даже если я ей помешал, устав монастыря заставлял её, очевидно, проявить какое-то человеколюбие.

Некоторое время я продолжал писать (бумажной работы у меня благодаря прошлогодним реформам больше раза в три, чем практической), а Сестра вовсе скучала (ну или помышляла о Создателе. Может ли вообще верующий человек скучать, если постоянно беседует с силами более высокими и могущественными, чем мы?).

Ходить вокруг да около я за все годы так и не научился. Вот Усладин молодец в этом деле. Как он умел всех умаслить, ко всем найти подход. Я же, как он говорил, сразу бью в морду. Пусть и иносказательно.

Но, может, с такими, как Сестра, это и к лучшему. Она не ценит лести и словоблудия, да и вообще привычна к прямолинейному напору.

Поэтому я долго косился, косился на неё, наконец, не выдержал и, отложив перо, развернулся к ней.

– Итак, что за фарадальскую святыню ваш монастырь украл у фарадалов и как с этим связан Теодор Карнштейн?

Она не выглядела удивлённой, разве что самую малость растерянной. И удивление её вызвал вовсе не тот факт, что мне известно о путэре, а имя Карнштейна.

– О ком вы говорите?

– Клара Остерман рассказала, что в ночь нападения её отца на монастырь там находился пленник. Его я видел, точнее слышал, но не успел разглядеть.

Ощущая себя почти как доктор Шелли с его любимой папочкой, я разложил на коленях листовку об исчезновении Владислава Кельха, собственноручный рисунок путэры, который успел набросать утром и протокол допроса Клары Остерман.

– И если Кельх уже, скорее всего, давно погиб в лаборатории Остермана…

– Нет, – резко перебила меня Сестра.

Она смотрела на объявление пристально, не моргая, медленно потянулась сухой рукой к листовке, забрала её и поднесла ближе к лицу, внимательно разглядывая.

– Это он. Дитя ночи.

– Что? Кельх? Вы его тоже встречали?

У пожилых людей глаза к старости теряют былую яркость красок, становятся блеклыми и всегда будто водянистыми. Но у Сестры они яркие, очень пронзительные и внимательные. Уж я многим в глаза смотрел, но от её взгляда стало вдруг не по себе.

– Этот, как вы сказали, Кельх, и есть дитя ночи. Это его мы держали в подвалах храма.

– Подождите, это некий барон Теодор Генрих Карншнтейн, подданный Лойтурского коро… а-а-а, – с каждым следующим произнесённым словом я всё яснее осознавал происходящее и, наконец, протянул понимающе: – Не существует никакого Теодора Генриха Карнштейна. Стоило сразу понять. Имя нигде не упоминается, судя по первым запросам, да и слишком оно напыщенное и глупое, чтобы оказаться настоящим.

Зато отлично подойдёт, чтобы очаровать глупую наивную романтичную девицу, которая читает слишком много приключенческих романов. О да, такое имя идеально для героя какой-нибудь истории о единственном сыне древнего рода, который по злому року судьбы обречён покинуть дом в поисках лучшей доли. Интересно, что наплёл Кларе этот Кельх? И Кельх ли он вовсе?

Сестра молча рассматривала портрет.

– Как он вам представился?

– После долгих… допросов…

Очевидно, Сёстры пытали его, но признаться в этом монахиня не осмелится.

– Имя он так и не назвал. Но он лойтурец, кажется… Он когда… не хотел отвечать, всё бормотал что-то на своём. Сестра Агафья знает немного его язык, но ничего почти не разобрала, слишком он… невнятно говорил.

Подозреваю, что пленник захлёбывался криками, слезами, а может, и собственной рвотой и кровью, пока благодетельные монахини усердно допрашивали «дитя ночи».

– Ну, Сестра, – я сложил руки на груди, приготовившись к долгому рассказу. – Говорите всё как есть. Кто этот Кельх и почему вы обокрали фарадалов?

Она нахмурилась, поджимая губы, всем своим видом выражая недоверие.

– Сестра, я обещаю не арестовывать монахинь. Подозреваю, что даже при всём желании не смогу это сделать. Монастыри неприкосновенны перед законом. Корона меня в порошок сотрёт, если вмешаюсь в ваши дела. Но всё принимает слишком серьёзный оборот. Даже опасный. Чтобы не случилось беды, мне очень нужно понять, что происходит, и только вы можете в этом помочь.

Не зря некоторые преступники пытаются укрыться в их стенах.

– Беда, наверное, уже давно случилась, – произнесла со вздохом Марина, потупив взгляд. – По моей вине в том числе.

Сумеречные Сёстры, как уже объяснил Афанасьев, ведьмы по своей сути, поэтому даже в рамках законов Храма, несмотря на их верность делам Создателя, они считаются ненадёжными.