Вампиры девичьих грез (СИ)

Я не чувствую себя больной, ничуть. Но когда лежала там, в коридоре, мне же было плохо. Мне явно было очень плохо, раз я так смутно все помню. Сладковатая жидкость, текущая по горлу. Анхен. Кровь. Нет, не может быть, это просто сон. Вспомнила папочку с его вампиршей, вот и приснилось. А Анхен… он бы не стал, ему зачем. Он меня «отпустил». Избил, а потом «отпустил». Живи да радуйся. Чудовище. Жестокое, коварное чудовище. Как я могла о нем думать, ему радоваться? Теперь вот во сне все время вижу. Хорошим. Ну почему во сне я все время вижу ему хорошим? Ведь это не правда! Мне ли не знать, что это не правда!

Прижалась лбом к холодному стеклу. Нет, за окном хорошо. Солнышко. Снег искрится. И угораздило ж меня заболеть…

А потом распахнулась дверь, и такая волна счастья накрыла меня с головой, что дыханье перехватило. Я даже за подоконник схватилась, показалось — ноги не держат. Даже обернуться не успела, а он уже стоит за моей спиной, прижимаясь ко мне, обнимая меня. Ох, совсем не в дружеских объятьях, судя по тому, как горит моя грудь под его решительными жадными пальцами. Выгибаюсь в его руках, мечтая, чтоб ласка не была мимолетной, поворачиваю голову, пытаясь взглянуть в его лицо, но его губы накрывают мои, и мир взрывается, становясь наслажденьем. Мир огромен и безграничен, как эти губы, эти руки, это счастье! Мира вовсе нет — там, где кончаются наши сплетенные тела. Блаженство, растекаясь, безумствует в каждой клеточке тела, я оборачиваюсь к нему лицом, мои руки тоже жаждут ощущать его кожу под моими пальцами.

— Анхен, Анхен, — безумно шепчу, когда его губы отпускают мои, чтоб скользнуть по моему телу ниже. Мои пальцы тонут в его волосах, таких густых и шелковистых. Ан-хен! Я не знала, что его имя — вдох и выдох в сладострастной молитве. — Ан… — дыханье перехватывает от восторга, — …хен, — короткий выдох, и снова со всхлипом вдох.

— Лекарства… — возникшая на пороге сестра при виде нас краснеет, бормочет «извините», и захлопывает за собой дверь.

Я вздрагиваю и отстраняюсь. И мир возвращается. Я осознаю, что сижу на подоконнике, раздвинув ноги, прижимаясь к нему бедрами, рубаха на мне разорвана до пупа… Щеки мои немедленно становятся свекольными, горят даже уши. А он… смеется. Смотрит на меня, и весело смеется.

— С днем рождения, Лариса, — говорит мне Анхен и аккуратно спускает на пол.

— Но у меня… не сегодня, — растерянно отвечаю, пытаясь запахнуть на груди рубашку.

— С этого года — сегодня, — не соглашается он. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — когда я смотрю на него, я не могу не чувствовать себя хорошо. Как он красив! Как он непередаваемо, божественно красив! Мой вампир, мой бог! И я смеюсь от счастья, видя свет его глаз, ощущая тепло от его улыбки, — просто чудесно!

— Как я люблю тебя такой, — смеется он в ответ, — веселой, беззаботной, любящей!

— Анхен! — у меня аж дыханье от восторга перехватывает, — Это правда ты? Откуда ты здесь взялся?

— Мимо проходил, — беззаботно пожимает он плечами. Фраза кажется знакомой, но когда я слышала ее прежде — не знаю, не важно. Он здесь, со мной!

— Я смотрю, ты не выкинула мой подарок, — он кивает на свою заколку, прицепленную к одной из моих косичек. Смотрю на нее с недоумением. Я же точно снимала ее на ночь. Ну там, на турбазе, перед тем, как заболеть.

— Ты в руке ее сжимала, — видя мое недоумение, объясняет он. — Пальцы судорогой свело, их видно разжать не смогли, чтоб у тебя ее забрать. Так с ней в больницу и привезли. А мне отдала. Так что это я ее тебе на волосы повесил. Просто, чтоб не потерялась, пока ты без сознания, со всеми этими переездами.

— Так это ты меня в палату перевел?

— Я здесь не работаю, — пожимает он плечами. — Просто попросил. Моя девочка не должна лежать в коридоре.

Я снова смеюсь от счастья, глядя в его прекрасное лицо. «Моя девочка», он назвал меня «моя девочка»!

— Я рад, что все хорошо, — солнце светит ему прямо в глаза, отчего его и без того узкие зрачки кажутся просто щелками. — Ты помнишь, что произошло?

— Помню: ты порвал мне рубашку. А мне даже переодеться не во что! И вообще, список испорченной по твоей вине одежды…

— Ну, по-моему, ты мне отомстила, — весело перебивает он меня, сдувая с лица свои спутанные пряди. Смотрю на него внимательней. Ох, да! Распущенные волосы растрепаны, рубаха выдрана из штанов, расстегнута, и пуговиц на ней — ой! — явно не хватает. Видя мое замешательство, он легко целует меня в губы, затем нагибается и подбирает с пола свою завязку для волос, и убирает ее в карман брюк. — Пуговицы, полагаю, собирать не будем… Но вообще-то я не об этом, — он смотрит на меня серьезно. — Ты заболела, помнишь?

Я киваю. Что-то смутно помнится.

— Плохо тебе было, Ларка, здорово плохо. Я дал тебе своей крови.

Сладковатая жидкость, текущая по горлу. Значит, было. Не приснилось. Он смотрит на меня, чего-то ожидая. Не знаю, что нужно сказать.

— А почему твоя кровь сладкая?