Вампитеры, фома и гранфаллоны

Я попросил своего гостя показать мне пассаж, который в этой книге понравился ему более всего. Вот он:

Получается, что между нами и Грядущим Царством располагается только иллюзия пространства-времени. Конечно, я не могу вытянуть руку и прикоснуться к нему, но могу сделать это в своем воображении – почувствовать его приближение. И я способен увидеть красоту и порядок этого Царства, и главным образом красоту и порядок музыки. И я слышу – в действительности – музыку сфер.

Обращение к Американскому физическому обществу [2]

Мой единственный брат – специалист по физике облаков. Он на девять лет старше меня и в юности представлял для меня источник вдохновения. В те годы брат работал в исследовательской лаборатории компании «Дженерал электрик» в Скенектади. Одно время коллегами Бернарда были Ирвинг Лэнгмюир и Винсент Шэффер, и они вместе разрабатывали методики осаждения дождевых и снежных облаков с помощью сухого льда и йодистого серебра.

В Скенектади мой брат был известен тем, что в его лаборатории царил жуткий беспорядок. К нему регулярно приходил сотрудник службы безопасности, умолял его расчистить очередное гиблое место, устроенное где-нибудь в углу, на что однажды Бернард заявил, показывая на собственную голову:

– Если вы считаете, что в лаборатории у меня беспорядок, то что вы скажете об этом?

Вот за это я его и люблю. Мы любим друг друга, хотя он физик, а я гуманист.

Я польщен тем, что в своей программе вы назвали меня гуманистом. Сам я всегда считал себя параноиком, человеком эмоционально неадекватным, который зарабатывает на сомнительную по качеству жизнь своими психическими заболеваниями. Авторы художественной литературы обычно психически не самые здоровые люди.

Многие из вас преподают физику. Я тоже преподавал, но только литературное творчество. И часто недоумевал: что я делаю, зачем я это преподаю, если в нашей долине слез потребность в литераторах ничтожно мала? Полезность искусства – вот проблема, которая всегда ставила меня в тупик (исключением было, правда, искусство интерьера). Единственная внятная теория об этом, какую я мог составить, – это теория искусства как канарейки-в-угольной-шахте. Эта теория утверждает, что люди искусства важны для общества по причине своей чувствительности. Они даже сверхчувствительны, падают лапками кверху – как канарейки в наполненных ядовитым газом шахтах – задолго до того, как более грубые типы людей осознают, что обществу угрожает опасность.

Самое полезное, что я мог бы сделать перед своим приходом на эту встречу, – упасть кверху лапками. Правда, писатели и художники ежедневно тысячами делают это, и никто не обращает малейшего внимания.

Если хотите, чтобы о вашей профессии высказался кто-нибудь со стороны, то вы выбрали не того человека. У меня примерно такое же образование, как и у вас. В колледже я изучал химию. Х. Л. Менкен начинал как химик. Г. Дж. Уэллс – тоже. Отец сказал мне, что поможет платить за колледж только в том случае, если я буду изучать что-нибудь серьезное. Это было в конце тридцатых годов. Журнал «Ридерс дайджест» в те годы вовсю расписывал чудеса, которые германцы совершали в области химии. Она была наукой будущего. Как и немецкий язык. Поэтому я отправился в Корнелльский университет изучать химию и немецкий.

Вообще-то, как писателю мне повезло, что в колледже я изучал точные науки, а не английский и литературу. Рядом со мной не было доброго профессора словесности, который объяснил бы мне, насколько ужасна моя писанина. И не было профессора, который мог бы силой заставить меня читать то, что нужно. Поэтому чтение и письмо являлись для меня чистым удовольствием. «Госпожу Бовари» я прочитал только в прошлом году. Это очень хорошая книга. Я давно слышал об этом.

В дни своего студенчества, проведенные на химическом факультете, я был настоящий технократ. Искренне верил, что ученые загонят бога в угол и сфотографируют его на пленку «техниколор» уже в 1951 году. Я издевался над своими товарищами по студенческому братству, тратившими свою энергию на такие пустые предметы, как социология, государственное управление и история. И конечно, литература. Я говорил им, что вся власть в будущем будет сосредоточена в руках химиков, физиков и инженеров. Мои товарищи по братству больше меня знали о будущем и власти. Сегодня они богаты и во власти. Все они стали юристами.