Вампитеры, фома и гранфаллоны

Вторая мировая была войной против чистого зла. Я говорю это совершенно серьезно. Решать моральные проблемы нужды не было. В борьбе с таким противником все средства хороши. Но, когда война была выиграна, нравственная определенность и связанное с ней бессердечие ушли в прошлое не сразу. Правда, по-настоящему добродетельные ученые перестали говорить «Могу!».

Я считаю не вполне подходящим делом заниматься здесь морализаторством. Морализаторство – вообще не мой стиль. Но люди, особенно выходцы из университетов, все чаще и чаще желают, чтобы лекторы, обращающиеся к ним, в конце своих лекций обязательно акцентировали проблемы морали.

Один из величайших провалов в моей карьере лектора случился прошлым летом в Университете Вальпараисо, штат Индиана, где я говорил перед конференцией издателей и редакторов университетских газет. Я произнес огромное количество забавных шуток, но аплодисменты в конце были жидковаты. Вечером я спросил пригласивших меня людей – не оскорбил ли я чем-либо аудиторию. Они ответили, что от меня ждали морализаторства. Меня и пригласили-то как моралиста.

Поэтому сейчас, когда говорю со студентами, я читаю им мораль. Объясняю им, что нельзя брать больше, чем нужно, нельзя жадничать, убивать, даже в целях самозащиты. Нельзя загрязнять воду или атмосферу, нельзя работать на людей, загрязняющих воду или атмосферу, потому что вода и воздух – наше общее достояние. Я предостерегаю своих слушателей от совершения военных преступлений, а также от помощи тем, кто подобные преступления совершает. И эти моральные истины хорошо усваиваются, а потом звучат и в том, что молодые люди говорят друг другу.

Недавно меня навестил мой старый приятель по Скенектади:

– Почему с каждым годом все меньше молодых американцев идут в науку? – спросил он.

Я предположил, что молодежь все еще находится под впечатлением Нюрнбергского процесса. Молодые люди боятся, что карьера ученого слишком легко может подвести их к совершению военных преступлений. Они не хотят трудиться над созданием новых видов оружия. Не желают делать открытия, которые приведут к совершенствованию методов убийства. Отказываются работать на корпорации, загрязняющие воду и атмосферу и посягающие на прочие формы нашего общего достояния. Поэтому молодежь идет в иные сферы деятельности. Если они и становятся физиками, то столь добродетельными, что к физике их занятия не имеют ни малейшего отношения.

Студенты Мичиганского университета в Энн-Аброр подняли страшный шум, узнав, что их университет участвует в разработке секретной правительственной программы. Я говорил с ними по поводу их протестов, какие были организованы против нанимателей из компании «Доу Кэмикалс», производящей в том числе напалм. Моя точка зрения состояла в том, что нападать на этих людей, все равно что нападать на швейцара или билетера в театре. Они ни за что не отвечают. И я привлек их внимание к тому факту, что за пару лет до этого, когда в Гарварде развернулись протесты против компании «Доу», сам изобретатель напалма общался со студентами, находился в самом центре их толпы, но нимало не пострадал. Во всяком случае, никаких сведений о том, что ненависть студентов к напалму отразилась на его здоровье, я не нашел. Это было любопытно с моральной точки зрения, хотя, говоря об этом со студентами, я не хотел убедить их в том, что этому человеку все-таки следовало устроить головомойку. К тому же единственного ответа на вопросы у меня у самого не было.

На следующий день я получил письмо: