Вампитеры, фома и гранфаллоны

Уважаемый мистер Воннегут!

Вчера я слушал вашу лекцию в Кентербери-Хаус, и, должен заметить, меня поразил ваш разговор о Льюисе Файзере, которому позволили находиться среди демонстрантов в Гарварде и не причинили никакого вреда. Ваш вопрос, почему студенты не нападают на ученых, изобретающих оружие, бьет в точку и действительно беспокоит. Я думаю, мы должны это делать – таков мой ответ. Но вы знаете Льюиса Файзера? Я лично с ним незнаком, но в этом году я окончил Гарвард, и мне повезло услышать лекцию по органической химии, которую читал этот человек. Даже мой ограниченный опыт общения с ним плюс мнения людей, слушавших его до меня, позволяют утверждать, что на него вряд ли станут нападать. Судя по тому, как Льюис Файзер ведет себя в аудитории, он очень забавный и милый человек. И я не думаю, что он понял бы тех, кто попытался бы напасть на него. Кроме того, личность его такова, что он никак не может быть использован в качестве символа. Правда, люди из компании «Доу» настолько лишены индивидуальности, настолько четко представляют собою символ системы, что они сами напрашиваются на немедленный протест.

Письмо помогло мне понять, что доктор Файзер и прочие ученые старого образца – люди абсолютно невинные. Как Адам и Ева. Ничего греховного в том, что доктор Файзер изобрел напалм, не было. Но ученые больше не могут наслаждаться этой невинностью. Любой молодой исследователь, если военные предложат ему сконструировать какое-нибудь ужасающее оружие типа напалма, сразу поймет, что, делая это, он неизбежно впадет в грех. Современный грех. И благослови его Господь за понимание.

Хорошие ракеты, хорошие манеры, спокойной ночи!

В старшие классы школы в Индианаполисе я ходил вместе с милой девочкой, которую звали Барбара Мастерс. Ее отец работал в нашем городе окулистом. Сейчас она – жена министра обороны.

Недавно в Индианаполисе я обедал с одним приятелем, который тоже знал Барбару по школе. У него акцент человека из местного высшего общества, и когда он произносит фразу, она звучит так, словно ленточная пила вгрызается в гальванизированную жесть. Он сказал следующее:

– Когда достигаешь определенного возраста, с удивлением осознаешь, что тобой управляют люди, с которыми ты вместе ходил в школу. – Он помолчал, а потом добавил: – Неожиданно ловишь себя на мысли, что жизнь – это старшие классы средней школы. В школе валяешь дурака, затем поступаешь в колледж и узнаешь, как следовало вести себя в школе. Вскоре выползаешь в реальную жизнь, и она оказывается той же самой школой – с классными руководителями и прочими людьми.

– Ричард М. Никсон, – продолжил он и сделал паузу.

Нетрудно было представить, что он ходил в школу и с мистером Никсоном.

– Такой оптимистичный, просто брызжущий духовным здоровьем, – заметил я.

Теперь я живу в Кейп-Коде и по пути домой из Индианаполиса прочитал в сентябрьском номере «Эсквайра» статью доктора Эрнеста Дж. Стернгласса. Профессор Стернгласс, специалист в области физики радиации из Питсбургского университета, пообещал, что если хоть раз будет использована защитная противоракетная система мистера Лэйрда и мистера Никсона, то все дети, рожденные после того (рожденные где угодно), не смогут вырасти и дать потомство, поскольку умрут от родовых травм.

И я еще раз удивился жизнерадостности наших лидеров, людей моего возраста. Они призывают к строительству того, что иначе как машиной Апокалипсиса не назовешь, и, тем не менее, продолжают улыбаться. Все отлично, парни!

Так уж совпало, что мистер и миссис Лэйрд окончили школу в 1940 году, одновременно со мной. Именно тогда мы впервые увидели наши собственные некрологи – в выпускных альбомах.