Ван Гог. Письма

картинах, которые будут изображать: одна – цветы, другая – деревья, третья – поля. Так вот,

и у меня сделан «Сад поэта» (два холста). В наброске с маленького этюда маслом, который уже

находится у моего брата, ты увидишь первоначальный замысел. Затем у меня будут «Звездная

ночь», «Виноградник», «Нивы» и вид дома, который можно бы назвать «Улицей». Таким

образом, у меня непроизвольно получилось нечто вроде серии.

Очень, очень бы мне интересно посмотреть твои понт-авенские этюды. Но раз дело идет

о тебе, пришли мне лучше что-нибудь более отработанное. Впрочем, все это еще устроится: я

так люблю твой талант, что хотел бы понемногу собрать небольшую коллекцию твоих работ.

Меня уже давно волнует вопрос об обмене работами, который так часто практиковали

японские художники. Это доказывает, что они любили и поддерживали друг друга и что между

ними царило согласие. Их взаимоотношения, видимо, – и это совершенно естественно – были

братскими; они не жили интригами. Чем больше мы будем подражать им в этом отношении, тем

лучше для нас. Похоже также, что японцы зарабатывали очень мало и жили, как простые

рабочие. У меня есть репродукция, изданная Бингом: «Травинка». Что за образец

добросовестности! Как-нибудь я тебе ее покажу.

Б 19 note 130

Почти одновременно с тем, как я отправил свои этюды, пришла посылка от тебя и

Гогена. Я очень приободрился: вид ваших лиц отогрел мое сердце.

Знаешь, я очень люблю твой портрет. Впрочем, как тебе известно, я люблю все, что ты

делаешь и, быть может, так, как никто еще не любил твои работы.

Настоятельно советую тебе работать над портретами, делай их как можно больше и не

отступай. Нам еще придется завоевывать публику портретом: будущее, по-моему, принадлежит

ему. А покамест поменьше гипотез, чтобы не сбиться с правильного пути.

Раз уж я начал тебя благодарить, благодарю заодно и за собрание набросков под общим

названием «В публичном доме». Браво! Моющаяся женщина и та, которая говорит: «Никто не

умеет раздразнить мужчину лучше меня» – на мой взгляд, самые удачные; остальные слишком

гримасничают, а главное, они слишком расплывчаты, недостаточно в теле, недостаточно крепко

скроены. Но неважно – это уже что-то интересное и совсем новое. «В публичном доме!» Да,

именно это следует делать. И уверяю тебя, что почти завидую твоей удаче – ведь ты ходишь

туда в военной форме, от которой все эти милые бабенки без ума.

Стихи в конце действительно хороши и крепче держатся на ногах, чем некоторые

фигуры. То, что ты хотел сказать и, как тебе кажется, сказал, ты говоришь хорошо и звучно.

Напиши мне, когда будешь в Париже. Я тебе уже тысячу раз писал, что мое «Ночное

кафе» – не публичный дом; это кафе, где ночные бродяги перестают быть ночными бродягами,

потому что плюхаются там за стол и проводят за ним всю ночь. Лишь изредка проститутка

приводит туда своего клиента. Впрочем, зайдя туда однажды ночью, я застал там любопытную

группу – сутенера и проститутку, мирившихся после ссоры. Женщина притворялась

безразличной и надменной, мужчина был ласков. Я принялся писать их для тебя по памяти на

маленьком холсте в 4 или 6. Если ты скоро уедешь, я тебе его отправлю в Париж; если

останешься, сообщи, и я пришлю его в Понт-Авен: он еще недостаточно просох, и я не мог

вложить его в эту посылку. Я не хочу подписывать этот этюд, так как никогда не работаю по

памяти. Там будут краски, которые тебе понравятся, но, повторяю снова, я сделал для тебя

этюд, которого предпочел бы не делать.

Несмотря на верный колорит, я безжалостно уничтожил два значительных полотна:

«Христос с ангелом в саду Гефсиманском» и другое, изображающее поэта и звездное небо,

потому что форма не была предварительно изучена по модели, необходимой в данном случае.

Если этюд, который я тебе посылаю в обмен, даже тебя не устроит, ты все-таки присмотрись к

нему получше. Я чертовски намучился, делая его во время выматывающего душу мистраля (так

же как этюд в красном и зеленом). Что ж, несмотря на то, что он написан не так, как «Старая

мельница», он более интимен и тонок. Ты видишь, все это совсем не импрессионизм – тем

хуже для импрессионизма. Я делаю то, что делаю, самозабвенно отдаваясь натуре и ни о чем не

задумываясь. Само собой разумеется, если в этой посылке ты предпочтешь этюду «Разгрузка

баржи» какой-нибудь другой, возьми его себе и сотри мое посвящение с первого, если его

захочет взять кто-то из посторонних. Но я думаю, этот тебе подойдет, если ты получше к нему

присмотришься.

Если Лаваль, Море или кто другой 1 захотят со мной меняться – превосходно! Я же

буду больше всего удовлетворен, если они согласятся сделать для меня свои портреты.

1 Эрнест Шамайяр (прим. Эмиля Бернара)

Знаешь, Бернар, мне все кажется, что, если я захочу делать этюды в публичном доме,

мне понадобится больше денег, чем у меня есть. Я не молод и слишком мало уже интересую

женщин, чтобы они позировали мне даром. А работать без модели я не могу. Я не отрицаю, что

решительно пренебрегаю натурой, когда перерабатываю этюд в картину, организую краски,

преувеличиваю или упрощаю, но, как только дело доходит до форм, я боюсь отойти от