Ванда и Марек

Она склонилась над одним из них, почти касаясь губами его бархатистых белых лепестков, как будто он был не просто цветком, а чем-то более живым, чувствующим. Лилия, как старшая сестра среди цветов, подумала она, — та, что знает, как нежно обнимать свет, не роняя при этом ни одной слезинки на свои золотистые ресницы. Она бы могла стать королевой, но выбрала смирение. Ванда осторожно срезала ее, укладывая в ладонь, как дитя, которое надо беречь.

Она двинулась дальше, к клумбе с ирисами, их темно-фиолетовые головы уже стояли гордо и величаво, как воины, готовые к битве. Каждый ирис, казалось, скрывал в себе тайну, некий древний заговор, который никогда не раскроется простым смертным. Ирисы были цветами иной природы, наполненными загадками и мистикой. Ванда видела в них что-то большее, чем просто растение, — это были символы, древние знаки, которые природа оставила человеку, чтобы тот, размышляя над ними, искал ответы. "Может быть, мы, как и эти ирисы, храним в себе тайны, которые никогда не будут раскрыты?" — думала она. "И в этом есть своя сила — в умении сохранять нечто невыразимое".

Ванда протянула руку к одному из них, едва касаясь его, и тут же отдернула. "Ты, наверное, хранитель чьей-то печали", — подумала она. Слишком много боли в твоем цвете, слишком много ночи. Ванда оставила его на месте, решив, что этот ирис будет стражем сада, наблюдателем, который всегда будет стоять на страже мира, который она так любила.

Ее шаги становились медленнее, по мере того как она углублялась в свой зеленый лабиринт, в сердце которого росли розы. Эти цветы, с их кровавыми лепестками и колючими шипами, были для Ванды символом двойственности жизни: красота и боль, нежность и жестокость. Розы напоминали ей о том, что каждый момент радости несет в себе и тень страдания, что в каждом прекрасном мгновении есть скрытая опасность. "Роза — это сама жизнь", — размышляла она, "нежная и жестокая одновременно. Она не прощает легкомысленности, ее шипы готовы напомнить тебе о хрупкости твоего счастья".

Она выбрала одну из них, темно-красную, почти черную, как винные слезы, которые когда-то проливал древний бог в приступе любви или ненависти. Ванда срезала ее, и сок, напоминающий кровь, мгновенно выступил на стебле. "Ты станешь центром моего букета", — подумала она. — "Ты будешь его сердцем, его темной душой".

Но что может быть ярким и жизнеутверждающим вокруг этой мрачной звезды? Ванда нашла свой ответ в солнечных подсолнухах, высоких и статных, с их круглыми, как солнце, головами, которые следили за небесным светилом с такой преданностью, что казалось, ничто другое в мире не имело для них значения. Подсолнухи были символом надежды, преданности свету, который так нужен в жизни каждого человека. "Как же просто", — подумала Ванда, — "но в этом и есть ваша сила — в способности следовать за светом, даже когда вокруг сгущаются тени".

Эти цветы были как дети, слишком чистые, слишком наивные, чтобы понять, что они тоже когда-то увянут, их головы поникнут, и они станут жертвами времени. Ванда выбрала одного из них, великана среди своих собратьев, чтобы тот стал ярким акцентом, противовесом тьме, олицетворенной розой.

Она продолжала обходить сад, ее пальцы скользили по нежным лепесткам, острым колючкам, мягким листьям. В каждой встреченной ею травинке, в каждом цветке, Ванда видела характер, судьбу, рассказ. Вот дельфиниум, стремящийся вверх, как стрела, пущенная в небо, с его синими цветками, будто каплями синевы, упавшими с небесного свода. Он, наверное, мечтатель, подумала Ванда, тот, кто всегда стремится выше, туда, где воздух разрежен, где нет суеты и тревог.

Она не могла не задуматься о том, как часто люди забывают, что, как и эти цветы, они тоже являются частью природы. "Мы все связаны", — думала она. — "Мы, люди, цветы, деревья — все мы части одного великого замысла, который только природа понимает до конца. Мы растем, цветем, увядаем, и этот цикл никогда не прерывается. Но в этом и есть смысл — в постоянном движении, в вечном изменении, которое делает нас теми, кто мы есть".

Ее внимание привлекли анемоны, эти нежные создания с белыми, как снег, цветками, легкими, как ветер. Они всегда казались ей немного печальными, как те, кто знает о скоротечности жизни, но все равно каждый день встречает с надеждой. Ванда срезала один из них, осторожно держа, чтобы не повредить хрупкие лепестки. "Ты станешь воплощением той эфемерной красоты, которая напоминает нам о том, что все на этом свете временно", — шепнула она.

С каждым шагом сад становился все более живым, как будто сам воздух вибрировал от звуков и шепотов. Ванда слышала, как шелестят листья под ветром, как звенят капли воды на лепестках, как где-то далеко, за границей сада, плывет пение птиц. В этих звуках она улавливала что-то большее, чем просто голоса природы. Это было эхо времени, безмолвное свидетельство того, как жизнь медленно текла, не прекращая своего движения.